Единственные - Ольга Вечная

медсестра. Если бы не он, я не представляю, что бы со мной сделал этот псих! У меня синяки на шее, ты видела? — Она всхлипывает. — Я рада, что Илья теперь работает в больнице, а еще я не знала, как тебе сказать, Поля, мы с Даней решили завести ребенка. Я сдала анализы — если все хорошо, начнем планировать в следующем месяце. Ты ведь знаешь, я всегда мечтала родить первенца до тридцати.

— Ребенка? Правда? — переспрашиваю, нервно улыбаясь.

Это совершенно правильно и ожидаемо — они любят друг друга, у них замечательные отношения. Они семья.

— Может, все и к лучшему. Мы с тобой три года провели бок о бок на дежурствах, и это было прекрасное время, но все меняется. Поля, ты только не расстраивайся, пожалуйста. Конечно, вовсе не обязательно, что у нас получится с первого раза.

— Нет! Ты что, я так рада за вас! С чего вдруг не получится? Вы оба молоды, здоровы. Я очень хочу стать тетей, — искренне улыбаюсь. — Даня будет классным папкой.

— Да. — Вера тоже улыбается. Наконец на ее лицо возвращается румянец. — Поэтому не думай обо мне, делай так, как лучше тебе. — Она смотрит на сотовый. — Даня! подъезжает, я побегу переодеваться.

— Иди, я следом. Приберусь тут.

Вера уходит, и я мою ее стакан, протираю стол, собираю в кучу салфетки, ищу мусорное ведро, чтобы выбросить. Нахожу его под столом и на мгновение замираю: в корзине лежит упаковка из-под очень сильного обезболивающего. Мешкаю, а потом бросаю смятую бумагу сверху. Может, Ветров просто порядок наводил и нашел старую пачку?

Напоследок я окидываю взглядом кабинет зава: полки с книгами, шкаф, стол. Не покидает ощущение чистоты и порядка, хотя бумаг на столе разложено море, но как-то все по папкам и более-менее систематизировано.

Возвращаюсь в сестринскую, плюхаюсь за стол. Беру свой остывший чай и делаю большой глоток. Пить холодный чай и кофе давно стало нормой, я даже почти полюбила этот вкус, сахара только не хватает. И лишь когда тянусь к сахарнице, вспоминаю, что чай несладкий, потому что не я его делала, Илья.

Боже, какое счастье, что он вернулся! Я прикрываю глаза. Спас мою Веру.

Примерно через час меня вызывают на операцию к Ветрову.

— Ты в порядке? Работать сможешь? — встречает он в коридоре прямым вопросом в лоб. Пристально смотрит в глаза, кажется, видит насквозь.

А вы сможете? Эти обезболивающие были для вас?

— Смогу, — говорю я. — Все в порядке, я в норме.

Он кивает, приглашая заняться сестринскими обязанностями. Дальше мы включаемся в работу под задорный запашок алкоголя: пациент в сознании, поэтому никак не комментируем дурман, что он рассеивает глубоким дыханием.

Воспоминания о Вере, о буйном пьяном пациенте, о нашей борьбе за кружку улетучиваются и становятся неважными. Ветров абсолютно серьезен, собран и внимателен. Я слежу за его руками, пытаясь заметить малейшие осечки. Если он колет себе обезболивающие, это может быть опасно.

Илья крайне амбициозен — это бесспорно. Но пациенты у него всегда были на первом месте. Из-за одного такого он даже чуть не опоздал на нашу свадьбу! Вел его перед отпуском и вышел на плановую операцию, несмотря на то что не должен был. Не бросил. В какой-то момент все пошло не по плану, Женя, медсестра, которая работала с ним в военном госпитале, все вызнала у анестезиолога. Оказывается, все три часа Илья нервничал и переживал, потому что его ждала я в белом платье. Смотрел на время, но операцию провел безупречно. Он любил меня безумно и был в курсе, что я ужасно расстроюсь из-за срыва регистрации.

Я знала, что он такой, и любила в том числе за правильность. Он был очень хорошим, отзывчивым, небезразличным человеком. Моим стимулом и моим ориентиром.

Мы не виделись пять лет, и я понятия не имею, каким он стал. Кому душу продал, чтобы вернуться в оперблок. Может ли он поставить под угрозу здоровье человека просто потому, что держится за должность?

Сегодня его работа, как и всегда, идеальна. Сильные мужские руки, уверенные четкие движения. Он профи. Я три года работаю на травмах, но ни разу не видела никого, кто бы сравнился с ним в мастерстве. Ветров вызывает восхищение.

Конечно, я соглашусь с ним работать. Такой шанс упускать глупо. И буду наблюдать. Мои глаза не застелены флером слепого обожания, как у Алисы, и если он ошибется, то я увижу. И донесу на него.

— Софья Ашотовна, я бы хотела перейти на плановые операции, — говорю Старшей.

Нас в ее кабинете трое: я, Ашотовна и зав, который присутствует здесь исключительно для того, чтобы старшая медсестра не тянула с ответом. Она только-только пришла на работу, и тут мы с сюрпризом.

Ветров опирается спиной о подоконник, сложил на груди руки. Судя по скучающему выражению лица, ему глубоко по фигу, где Софье Ашотовне брать экстренную медсестру, как менять графики и прочее. Не его головная боль.

Выглядит он, к слову, превосходно. Не скажешь, что всю первую половину ночи наводил порядок в приемнике, общался с полицией, а во второй половине — оперировал. У него новый рабочий день: обход, затем плановые операции. Сна ни в одном глазу — Илья Викторович свеж, как весенний ветер. Еще немного, и я поверю в третий глаз и ногти-скальпели.

Нет, те обезболивающие точно были не его. Мне, видимо, просто хочется найти в нем хоть какой-нибудь изъян, чтобы так сильно не восхищаться его работой.

— Ты уверена, Полина? — спрашивает меня Ашотовна. — После сменного дежурства сложно перестроиться.

— Да, более чем. А мой парень будет просто счастлив, — добавляю я.

На Ветрова не смотрю, не хочу видеть его реакцию. Понятия не имею, почему кожу покалывает, жжет так, что хочется обнять себя и поежиться. Ветров ведь не рассчитывал на то, что зря учил меня пользоваться презервативами? Пару раз нервно моргаю.

— Хорошо. В понедельник подойдешь, решим по новому графику. Эту неделю доработаешь как