Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

В июне 1505 года, едва начав писать «Битву при Ангиари», Леонардо получает еще одну печальную весть: в Винчи скончался его дядя Франческо.

На скорбь времени нет. Леонардо готов мчаться на похороны дяди, ему нужно поговорить с арендаторами, удостовериться, что существующие договоры будут продлены, проследить за тем, чтобы не пострадал урожай. Но покинуть Флоренцию он не может и потому просит Синьорию привлечь подеста Винчи, Леонардо Якопи, к ревизии поместий и работающих там крестьян, защитив тем самым интересы наследника. Что Синьория аккуратнейшим образом и исполняет в своих посланиях от 23 и 24 июня 1505 года[746].

Неизвестно, была ли у Леонардо в ходе работ в Палаццо возможность встретиться в июне по поручению Синьории с маркизом Мантуанским Франческо Гонзагой. Маркиза окружают почетом, балуют праздниками и спектаклями, однако Леонардо, вероятно, избегает с ним сближаться, опасаясь новых претензий со стороны Изабеллы д’Эсте.

Старый приятель и ученик художника, Аталанте Мильоротти, который, памятуя о щедрости и гостеприимстве Гонзаги, должен бы играть на устроенных для маркиза празднествах, тоже скрывается, оставшись в Пистойе, откуда присылает письмо с извинениями и обещанием в скором времени вернуться, чтобы представить Гонзаге «новую, доселе невиданную форму лиры» с двенадцатью струнами.

Возможно, этот необычный музыкальный инструмент – еще одно изобретение Леонардо: он примерно в то же время часто видится с другим Мильоротти, Симоне ди Маттео. Старик Симоне даже оставляет в тетради «о полете птиц» образцы своего почерка: несколько отрывков из книги Лаврентия Рузиуса о лечении лошадей и черновики письма, где фигурирует имя Доменико, единокровного брата Леонардо, – возможно, Симоне выступает в качестве посредника в их переговорах[747].

Семейные дрязги между тем не утихают. Ходят слухи, будто сыновья сера Пьеро, категорически несогласные с завещанием дяди, намерены его оспорить. Впрочем, дети Маргериты во главе с молодым нотариусом сером Джулиано и малолетние отпрыски Лукреции не могут договориться даже между собой, ссорясь из-за каждой мелочи, оставленной умершим без завещания отцом[748].

На то, чтобы составить акт о разделе имущества сера Пьеро, уходит почти два года. 30 апреля назначенные сторонами арбитры, все – члены известных флорентийских семейств: Франческо ди Пьеро Макиавелли, Филиппо ди Нери Ринуччини и Антонио ди Гульельмо де Пацци, – постановляют разделить наследство на девять равных частей: четыре – для детей Маргериты, пять – для детей Лукреции, чьи интересы представляет их мать[749].

Леонардо следит за ходом процесса со стороны, совершенно уверенный, что его снова обойдут, и даже черновик письма, горький упрек единокровному брату Доменико, вероятно, набрасывает уже после арбитража: «Возлюбленный брат мой, узнал я из недавнего твоего письма о рождении у тебя наследника, и это, насколько я понимаю, доставило тебе несравненную радость; почитая до сих пор тебя человеком благоразумным, я только теперь узнал, что был столь же далек от верного суждения, сколь ты от благоразумия: ведь ты обрадовался, породив заклятого врага, что всеми фибрами души будет жаждать свободы, коей достигнет не ранее твоей кончины»[750].

И все же несколько дней спустя, 3 мая, Леонардо снова вспоминает детство. К нему является дальний родственник, фьезоланский каноник Алессандро Амадори, брат его первой мачехи Альбьеры: вероятно, они познакомились, когда Леонардо стал владельцем небольшого поместья у самых стен Фьезоле.

Жизнь – штука непредсказуемая: каноник тоже состоит в переписке с Изабеллой д’Эсте, а та по-прежнему надеется заполучить для своего студиоло картину Леонардо. Изабелла пишет дону Алессандро, умоляя передать ее просьбы племяннику. Тот в ответ сообщает, что, встретившись с Леонардо, настоял на исполнении обещанной маркизе картины, и Леонардо, разумеется, заверил, что как можно скорее приступит к работе[751]. Однако следующее послание Изабеллы, датированное 12 мая, – уже не более чем проявление вежливости, последнее документальное свидетельство затянувшейся истории, в финале которой своевольная владычица, привыкшая всегда получать желаемое, вынуждена была в первый и единственный раз уступить[752].

20 мая 1506 года Леонардо вновь посещает банк при больнице Санта-Мария-Нуово, чтобы снять с текущего счета еще 50 флоринов[753].

Его отношения с Синьорией становятся все прохладнее. Пьеро Содерини, не видя прогресса в «Битве при Ангиари», начинает сомневаться в Леонардо. Ползут слухи, будто художник обманывает доверие республики.

По словам Вазари, однажды Леонардо возмутился тем, что кассир Синьории выдал ему в качестве оплаты «несколько кульков с грошами», и «не пожелал их брать, заявив: „Я не грошовый живописец“». В другой раз он несколько театральным жестом вернул гонфалоньеру лично в руки жалованье за два года.

И вдруг – неожиданный поворот. 30 мая 1506 года Леонардо, представ в Палаццо перед Синьорией, к всеобщему удивлению, просит разрешить ему на некоторое время отлучиться из Флоренции. Нотариус сер Николо Нелли удостоверяет его обязательство под угрозой штрафа в 150 флоринов вернуться до истечения трех месяцев. Поручителем выступает Леонардо Бонафе, управляющий больницей Санта-Мария-Нуова, в банке которой теперь хранятся не только сбережения художника, с годами изрядно сократившиеся, но и домашняя утварь, а также, вероятно, незавершенные работы, перенесенные из монастыря Санта-Мария-Новелла[754].

Впрочем, к отъезду готовится не только Леонардо. Работу над «Битвой при Ангиари» (возможно, сразу после 31 августа 1505 года, даты последней выплаты) оставляет также Фернандо Яньес: вместе с приятелем Фернандо де Льяносом, еще одним испанским учеником Леонардо, они возвращаются в Испанию. За время, проведенное рядом с маэстро в его флорентийской мастерской, оба Фернандо скопировали множество картонов и теперь увозят с собой целую коллекцию композиций, полноразмерных фигур, деталей и голов: «Мадонну в скалах», «Святую Анну», «Мадонну с веретеном», «Святого Себастьяна», «Схождение во Ад», «Спасителя мира» и даже портрет Лизы, внезапно возникающий в сцене Пятидесятницы грандиозного алтарного образа Валенсийского собора, что будет заказан только 1 марта 1507 года. Так живописный язык и стиль Леонардо достигают далекой Испании.

Незадолго до отъезда из Флоренции Леонардо, в дополнение к мыслям о полете птиц, заносит на один из листов Атлантического кодекса наблюдения за пловцами и движением лодок по воде. Он даже обещает себе спуститься по течению Арно на небольшой парусной лодке, но времени на это уже нет – нужно поскорее переписать последние заметки, чтобы они не потерялись: «Просмотри все это завтра и перепиши, а после отложи оригиналы и оставь их во Флоренции, чтобы, потеряв те, что носишь при себе, не утратить самой мысли»[755].

Но едва художник переворачивает лист, им снова овладевает тревога из-за возможных споров с братьями за наследство дяди Франческо. Может, если не требовать возврата денег, внесенных авансом по кредиту за участок Ботро, они согласятся на примирение, признают его право пользования и, удовольствовавшись лишь правом владения, дождутся его