Солдаты СВО. На фронте и в тылу - Михаил Иванович Федоров

Вот радийка у меня включена, я сижу и слушаю. Вот скажут по радийке: «Юр, надо работать». Мне хватит одной минуты, чтобы развернуть установку, навести и выстрелить. Я знаю, что быстро все это сделаю. Но стараюсь никуда не ходить, ничего не делать. Сейчас же листвы нет, тебя же видно. Противник за тобой так же наблюдает, как и ты за ним. Поэтому не надо никуда ходить, сиди спокойно, и все. Это самое важное!.. А так не знаю, что посоветовать. Нужно копать нормальные, адекватные окопы. Чем глубже, тем лучше. Сделать маскировку. И все такое… И меньше брождений! Мень-ше… И терпения всем. Все будет, но мы никто не знаем, когда и куда шарахнет.

– А твои ощущения? Вот полетела твоя ракета, и, как тарелка, слетает с танка башня.

Юрий Андреевич:

– Я вам так скажу. Когда у нас первое наступление было, то я: «Мухи не обижу», а тут: «Как это, отнять человеческую жизнь?» Первый день, наверно, самый тяжелый. Мне говорят: «Стреляй!» А я: «Ну как так?» Одно дело ты на учениях стреляешь в камень, а другое – ты понимаешь, что сейчас человеческие жизни оборвутся. А уже второй день легче. Я по радийке услышал: «Наступление идет справа на парней». Я думаю: «Дай выйду, посмотрю». И вижу: едет танк и два БТРа. Ну и все, я понимаю, если я сейчас не выстрелю, то они спокойно к нашим подъедут. И все – я открыл огонь. Как-то так.

– Но знаешь, когда башня, как тарелка, отлетает…

– Я особо этому не удивляюсь. Потому что я понимаю: ну отлетела она один раз, второй, третий. Где-то не отлетела, где-то загорелась… Лучше не удивляться, а быстрее выполнить свою работу. Замаскироваться и бежать.

– Делать работу, которую ты обязан делать…

– Именно так.

– А вот ты видишь, твой друг погибает… С одной стороны, не в тебя попало, а в него…

– Это случилось еще в самом начале. Нас три человека было, один 200-й и нас двое 300-х. Я не знаю, как сейчас это воспримут, потому что я сам был раненый. Я прекрасно понимал, что есть 200-й. Конечно, это тяжело. Но тогда я сам еще не знал, что со мной. Я понимаю, что я сам 300-й, но не знаю, не оторвало ли у меня чего. Не очень ли опасные осколки, которые влетели в меня. Я сам орать начал. Я лежу, ору, а потом сам себе говорю: «А зачем ты орешь?» Надо, типа, что-то думать. Что-то предпринять. Это уже потом ты осознаешь. А поначалу: че, че, че… Как-то так. Конечно, в целом парень, который погиб, хороший. Мужик уже, адекватный мужичок. Но оно бывает, этого не избежать.

– Тебя эвакуировали?

– Конечно, всех. И меня, и 200-го, и 300-го. А нас еще так эвакуировали. Я так боялся. Чтобы вы понимали, машина подъехала прямо в чистом поле. И я водителю ору: «Поехали!» Я прекрасно понимал, если к нам прилетело в кусты, а тут машина в чистом поле стоит, я думал: сейчас по машине еще отработают. Это хорошо, повезло, прошло все нормально.

– У тебя какое ранение?

– Легкое. У меня двадцать пять осколков в теле. В две ноги, две руки, в спину.

– Ого!

– Так она взорвалась в полуметре от меня.

– Вспышка прямо перед…

– Я же все почувствовал: вот это тепло, даже песчинки, песок летел. Я почувствовал, как он летит. Мы трое находились – треугольник, так сказать. Мы находились где-то по два метра друг от друга. И она посередине между нами. Может, не в полуметре от меня, а четко посередине между нами упала.

– Мина?

– Противотанковая ракета.

– И как это вы…

Слово «уцелели» проглотил.

Юра:

– Я просто успел лечь. А знаете, есть правило: «Земля спасет…» Успел лечь, и повезло.

– А осколки вытащили? – спросил я, переведя дыхание.

– Не все…

– Они тебе мешают? Чувствуешь их?

Юра:

– Чувствовать чувствую, но нет, не мешают.

Мы говорили.

Напоследок я спросил:

– Если звонишь «домой», то кому?

– Александру Васильевичу…

– Каждому бы иметь такого дядю, и дяде – такого племянника…

В Интернете нашел интервью Щербакова:

«Юра – это мое имя и мой позывной. Но на меня была охота. Стали известны мои координаты – где нахожусь, где стою. Мне сказали сменить позывной и быть аккуратнее.

У меня два ордена Мужества, Знак отличия, Георгиевский крест, медаль Суворова и медаль “За боевые отличия”. На моем счету три танка советского производства, три американских боевых машины пехоты “Брэдли”, пять обычных БМП и четыре бронетранспортера “Буцефал”.

Я не ощущаю себя героем. Когда меня первый раз представили к званию, пришел отказ. Ну и фиг с ним, думаю. А потом, когда мне уже комбат сказал, что я Герой России, не поверил. Переспрашивал у других офицеров, те подтверждали, но я продолжал не верить.

У них (вэсэушников. – Примеч. авт.) есть продвинутая техника, те же американские БМП “Брэдли”. Видел “Леопард”, мы можем спокойно им противостоять. Но в большинстве своем у них советская техника. Однако противника нельзя недооценивать.

Сижу в окопе. По радиосвязи слышу и понимаю: “На тебя идет накат”. Выношу установку, ставлю. Они в чистом поле катятся. Я сразу же бамс-бамс. И все. По сильному взрыву понял, что боекомплект в груженой машине рванул. Там все разлетелось, живого места не осталось. Прекрасно понимая, либо ты их, либо они нас, сначала думал: меня вроде как бы и не вызывали, не говорили мне работать. А потом подумал, если не я, они просто к нам зайдут. Пришлось работать. Кто, если не ты?

Я командир отделения. У меня есть подчинение. Стоят у меня ребята также на противотанковых ракетных установках. “Корнет”. Система легкая. Тренога с глазком. И ракета к ней. Таскаешь все это вручную. Расчет из двоих человек состоит. Один, кто стреляет. Второй боекомплект ракеты таскает. Установка весит 25–27 килограммов, и ракета 30–32.

Моя задача сделать так, чтобы техника не подошла к нашим ребятам. Если вижу ее где-то в кустах, понимаю, что через них я поразить не смогу. Ракета такая, что от соприкосновения с ветками срабатывает. Поэтому противник под прицелом постоянно. Как только открылся – выстрел. Быстро отработал, быстро ушел. Я работаю не из-за окопа. На земле сижу, с высоты работаю.

Прекрасно понимаешь, что в тебя в любую секунду может что-то прилететь. Те же кассетные боеприпасы. Очень страшная вещь. Поэтому стараешься делать все побыстрее. По рации слышишь, что едут, заряжаешь, вылетаешь, бамс-бамс, и все. Потому что понимаешь, что тебя тоже пасут. Лишние 10–15 секунд тратить нельзя.

Конечно же, я