«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

Со смертью И. П. дело его захирело, но слава о старом ямщике сохранилась на селе и была у теченцев предметов их гордости.

Жизнь сыновей его и их семейств сложилась разнообразно. Старший Михаил Иванович, кстати сказать, человек работящий, деликатный и честный был, кем-то убит в поле. После него хозяйство вёл сын его – Димитрий Михайлович, унаследовавший положительные черты своего отца. Он прославился между прочим как гармонист.

Павел Иванович до старости работал почтарём. Всем своим детям дал образование в сельской школе.

У Константина Ивановича после Октябрьской революции оставался сын Иван. Он вступил в товарищество по общественной обработке земли, а потом уехал куда-то работать на производство.

Теперь от прежней Кокшаровки ничего не осталось.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 107–113 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

«Расторгуевы» (фам[илия] Кокшаровы)

[1961 г. ]

Это было у них прозвище, а фамилия была иначе, к сожалению, я её не помню. Семья был замечательна тем, что в ней дальше, чем у других, сохранялись черты родового быта. При жизни деда – Петра Ивановича, полностью одной семьёй жили – его сын Василий Петрович со старухой – Даниловной и семьи двух его сыновей – Прокопия и Алексея, причём у каждого из них было по-трое, четверо детей. Не вышла ещё замуж сестра Прокопия и Алексея – Мария.

Дом был пятистенный с двускатной крышей и состоял из кухни и горницы. Для десяти-двенадцати человек было, конечно, тесно. Было у них шесть-семь рабочих лошадей, три-четыре коровы, штук шесть-семь телят, которых Даниловна летом ежедневно прогоняла мимо нашего дома на гумно: утром – туда, вечером обратно. Засевали они ежегодно шестнадцать-семнадцать десятин, преимущественно пшеницы. Жили они дружно.

Благодаря тому, что они были нашими соседями, мы имели возможность наблюдать некоторые особенности быта этой семьи. Любили они «погулять», т. е. по праздникам выпить, ходить с песнями к знакомым и просто по селу. Такие праздники, как «Девятая», «Введение», которые были престольными, они «гуляли» по три дня. Часто приходилось наблюдать, как они на второй, или даже третий день в обнимку – одной шеренгой с песнями шествовали по селу: родители – Василий Петрович, Даниловна – и дети их Прокопий и Алексей с жёнами. Вся родня у них была теченская, и, поэтому, на праздниках к ним из других деревень никто не приезжал.

В 1914 г. они погорели: сгорели все строения до тла. Незадолго перед этим «выделился» Алексей, и родовая ячейка разрушилась. После Октябрьской революции Прокопий уехал с семьёй в Уфалей и там умер.

Вот их родословное дерево.

* Ефим – это и есть Диоген Теченский.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 317–319.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Расторгуевы» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть VII. (1967 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 384).

Митя Кокшаров

[1961 г. ]

Вышедшая у нас из моды песня «Одинокая гармонь» в полной мере по своему содержанию относилась и к Тече: рисовала и теченский быт. Летом, когда село погружалось в сон, тишину нарушали только редкий звон маленького колокола – сигнал, что «страж ночи», да дробное постукивание колотушки – сигнал, что «страж ночи» бдит о земле, расхаживая по отведённому ему участку. И вот к этим звукам вдруг присоединится где-то далеко, далеко – на Горушках, или на Зелёной улице гармонь. В песне говорится, что она «девушкам спать не даёт» – это, конечно, правда, но не вся. Гармонь создана не только для девичьих сердец, а для всякого русского сердца – и молодого, и старого, и мужского, и женского. Эта «одинокая гармонь у старого будит картины прошлого, картины молодости, которые у всех – и у мужчин, и у женщин в той или иной степени бывают радужными. Нет, «одинокая гармонь», как и песня о ней, звучала не только для одних девичьих сердец!

В те времена гармониста у нас не провожали в институт: не те были времена! Но тема о гармонисте была не менее широкой, чем сейчас – во всяком случае шире, чем он показан в песне «Одинокая гармонь». Гармонист всегда был там, где была молодёжь. Вот наш сельский молодяжник в праздники шеренгой идёт по главной улице, а в центре обязательно шествует гармонист и играет «Уличную»:

«Мать Расея, мать Расея,

Мать расейская земля».

Идут они мимо, в ногу. Вдруг раздаётся одинокий резкий свисток. Это значит, что какой-то парень проходит мимо дома, где живёт его «милка». «На, знай – я иду!!!» Ох, милки, милки!! И эти парни! Не в их власти было их любить. Только как призрак, она появлялась на короткий миг, а дальше другие люди решали их судьбу.

Вот весенние игры на «лугу». В центре опять гармонист. Хмельное это было время для сельской молодёжи: весна, распускающийся лес, цветы на лугу, и они – весёлые, счастливые. Как же тут быть без гармониста! Вся обстановка является музыкой. Это прекрасно отражено у Н. А. Римского-Корсакова в песне о Леле:

«Лель мой, лёли-лёли Лель!»

И вот мы, наконец, подошли к теме «О Мите Кокшарове». Читатель, вероятно, уже догадался, что о гармонистах зашла речь именно потому, что Митя был гармонистом. Да, он был гармонистом и, можно сказать, кадровым гармонистом. Он играл на гармони на вечерах у «господ»; под его игру проходили танцы, а так как танцы появлялись всё новые: «полька-бабочка», «русско-славянский», «па-д`эспань», «па-де-карт» и т. д., то и ему, с помощью самих же танцующих приходилось совершенствовать своё мастерство. К чести Мити нужно сказать, он был в этом отношении очень восприимчивым учеником. Гармонь была послушным инструментом в его руках, и играл он так, что, как говорится, «захватывало дух». Он подчинял всех своей музыке, всё оживало, и ноги сами начинали выводить «па». Кто слышал игру на гармони «Выйду-ль я на реченьку» в картине «Бабы рязанские», тот может представить, как начинал «кадриль» Митя Кокшаров.[281]

Митя был внуком знаменитого в наших краях земского ямщика – Ивана Петровича Кокшарова. Отец его – Михаил Иванович – был старшим сыном Ивана Петровича. Он был землеробом, к чему с детства приучил и сына