Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

Кличку — «господа офонаревшие» — он приклеил после того, как сложными путями, организовав с помощью автора руководящий звонок из Международного отдела ЦК КПСС, нам удалось «пробить» публикацию в «Известиях» (1967, 17 января) большого стихотворения или, скорее, даже поэмы Андрея Вознесенского «Монолог с примечаниями», написанной по впечатлениям недавней его поездки в США. В турне по стране А. Вознесенский вместе с американскими писателями выступал перед различными аудиториями, что было тогда в новинку.

Это были хорошие стихи, согретые молодым чувством, сильные и свежие, пожалуй, чуть экспрессионистские по форме и экзистенциальные по содержанию. Речь шла о зыбкости человеческого существования в мире, погруженном во мрак людской разобщенности и страха, и о роли художников в этом мире — светильников во тьме. Отсюда и словечко «офонаревшие» («до слез офонаревшие!»), которое перекликается с одним из главных образов поэмы: «Мир мраку твоему. На то ты и поэт. Что, получая тьму, ты излучаешь свет».

Ничего этого Гребнев и его окружение не поняли, да и не хотели понимать. Довод был один — «заумь»! Мы разругались вдрызг. Но, может, это иногда и хорошо — доводить отношения с начальством до мыслимых пределов остроты. Тогда, в обстановке жесткого противостояния, иной раз легко удается то, что проходило бы мучительно трудно или вовсе не имело шансов на успех.

Так и случилось с подборкой стихов Б. Слуцкого. Пыхтел, подписывая ее в набор, В. В. Полторацкий. Морщился и кривился А. В. Гребнев. Тем не менее подборка «Городские мотивы» была одобрена и без всяких поправок и изменений напечатана, по тогдашним меркам, сравнительно даже быстро («Известия», 1967, 18 марта).

Это был крошечный триумф! Я немедля позвонил Слуцкому, поздравил и отложил для него несколько захваченных прямо из-под ротационных барабанов пахнущих свежим типографским скипидарчиком номеров газеты. Как хорошо, когда осуществляется то, что ты давно задумал, даже пусть маленькая твоя мечта! Как приятно чувствовать себя не дрессированной газетной белкой, бессмысленно мечущейся по редакционным этажам, выполняя нелепые указания начальства, а человеком, приносящим реальную пользу! Пусть самым скромным и рядовым строителем на лесах отечественной культуры!

Приблизительно с таким горделивым чувством ходил я некоторое время, в таком розовом тумане жил. Неприятности начались через несколько дней. И голову сняли нам, как говорится, не большим бревном, а соломиной.

Самым грозным союзником Гребнева — Полторацкого оказались многие из тех пенсионеров, которых так хорошо изобразил в своих стихах Б. Слуцкий, живописуя, как они мирно играют в шашки и забивают «козла» на городских бульварах.

Стихотворение «Весна» было такое:

Только сугробы начнут белеть,

пенсионеры начнут болеть,

а к февралю безо всякой меры

разболеются пенсионеры.

Но те, кто дожил до мая месяца,

хотя зажился уже давно,

обязательно должен встретиться

на бульваре за домино.

Только вешняя лужа высохнет,

пенсионер к скамейке присохнет —

то как листик из кустика высунут,

то над шахматами полусогнут.

Только выглянет первая травка,

пенсионер пристынет к лавке,

зеленой, как эта же трава.

И домино вступает в права.

Игры настольные и настенные —

этим безо всякой меры

интересуются настырные

и настойчивые пенсионеры.

Они повторяют свои сраженья

в масштабе шахматной доски.

Не слишком горестны пораженья,

зато победы довольно легки.

Началось с отдельных возмущенных звонков: «Почему это поэт Слуцкий в вашей газете смеется над стариками?!» — «Как смеется?! Он пишет чуть с юмором, но любя. А потом все, что он изобразил, — правда!» — «Послушайте! Я — полковник медицинской службы в отставке, был на фронте и сейчас посильно не прекращаю полезной деятельности, пропагандист райкома партии. А какую „правду“ изобразил ваш Слуцкий?! У него получается, будто все пенсионеры, как вороньи стаи, только и слетаются на бульвары забивать „козла“…» — «Но почему же — все: он так не говорит. К тому же это — стихи, а не статья…» — «Да, но стихи в газете! И какой образ старой гвардии?! Сплошные нахлебники и тунеядцы!» Или: «Я — заслуженная учительница школы РСФСР. Меня возмутили стихи Слуцкого. Хорошенький пример подают старики молодежи! Целые дни лоботрясничают на бульварах, разлагаются, выжили из ума. А газета это пропагандирует. Стыдно!» Или: «Я — бывший шофер автобазы. Что же получается? Старички за свою жизнь притомились, в кои веки выбрались погреться на солнышке, забить кон в домино, а Слуцкий их сразу — на карандаш. Из-за таких, как Слуцкий, старикам и пенсию не прибавляют!»

Потом пошли письма, повалили валом, который вскоре перерос в шквал. Особенное возмущение вызывал стихотворный зачин: «Только сугробы начнут белеть, пенсионеры начнут болеть…» И дальше: «Но те, кто дожил до мая месяца, хотя зажился уже давно…» Из писем рвался почти единодушный вопль: «Что это поэт Слуцкий гонит стариков на кладбище?! Разве зимой болеют одни пенсионеры?! И что значит — „зажился“? Как понимать?!»

И понеслось — поехало: «Почему это поэт Слуцкий пишет, а газета поощряет: „…интересуются… настойчивые пенсионеры“? Разве настойчивость — свойство одних пенсионеров?! А — „настырные“?! Это же — оскорбление! За такое судить надо!» Каждый день почта приносила к тому же и коллективные протесты. Письмо активистов какого-то собеса, постановления партийных собраний ЖЭКов, резолюцию из интерната старых большевиков и т. п. Стали поступать и жалобы, пересылаемые в редакцию из вышестоящих инстанций.

Когда количество протестов перевалило за три сотни, в воздухе запахло оргвыводами. Я это видел по лицу В. В. Полторацкого — он стал как-то особенно ласков и дружелюбен по отношению ко мне.

Однажды вызвал к себе в кабинет и сказал:

— Напортачили, напортачили… Ничего не поделаешь! Придется извиняться… Но как? Чтобы зря не трепать авторитет газеты, мы в редакторате посоветовались. Позвоните Слуцкому. Предложите ему написать личное письмо обиженным читателям. Пусть объяснит, что его неправильно поняли, что он всегда хорошо относился к старикам…

— Но, Виктор Васильевич! Это и так очевидно. Он же напечатал в газете поэтическое произведение. Он не будет этого делать…

— Нет, нет! И пусть там же приведет доказательства хорошего отношения — выдержки из своих книг, из различных стихотворений. Знаете, где речь идет о стариках и о старости. Что-нибудь такое — потеплее, заботливое, трогательное. А мы отпечатаем его письмо листовкой в типографии и с короткой сопроводиловкой разошлем по всем адресам. Тогда отпадет нужда отмежевываться от его позиции в газете…

— От какой еще — «позиции»?! — взвился я. — Вы же сами только что говорили, что это недоразумение… Глухота к поэзии. Восприятие всего, что печатается в