Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

К тому же новая мысль вдруг поразила меня до дрожи. Я не знаю других иностранных языков, ну, а что если та же картина и с книгами Бальзака, Шекспира и кого там еще?! Ведь это означает, что всю жизнь я читал не Джека Лондона, не Бальзака, не Хемингуэя, а только их скверных переводчиков. Мало того, что нам лгут в школах, в институтах, в газетах, по радио и телевидению, дак еще и вместо классиков мировой литературы подсовывают ряженых самозванцев?! Мы запутаны, обмануты, ничего не знаем, ни за что не можем поручиться.

Я вдруг почти зримо увидел, нет, не «железный занавес», а те глухие стены между народами, которые образовались с тех пор, как рухнула вавилонская башня и началось разделение языков и народов. Люди, не знающие иностранных языков, сидят за этими стенами, а шарлатаны переводчики только изображают, будто разбирают их. Ужасное чувство! Однако — что же делать с Брехтом?

С этой своей бедой я и помчался к Слуцкому.

Мы встретились в фойе Центрального Дома литераторов, и Борис Абрамович, с суховатой любезностью пожав мою руку и опустившись в кресло, тут же приступил к делу.

— Да, да! — сказал он своим ровным протяженным голосом. — Брехт — философ, мудрец, политик. Наверное, самый умный из писателей XX века. Опошлен у нас соблазнами буквального перевода. Но имейте в виду — прямота и обнаженность речи Брехта тоже двух типов. И разных степеней. Есть такая, где загадочную простоту не истребит даже механическая надиктовка. Помните короткое стихотворение «Замена колеса»? «Я сижу на обочине дороги и слежу, как шофер меняет колесо на машине. Мне не по душе там, откуда я уехал, меня никто не ждет там, куда я еду. Отчего же я с таким нетерпением жду, когда шофер поменяет колесо на машине?» Дух поэта сохраняется сюжетом. Другое — когда все держится на одной мысли, дело швах! По-немецки — оратория, по-русски — газетная сухомятина…

И Борис Абрамович с ходу прочитал мне целую лекцию об особенностях художественного мышления, поэтики и стиха Брехта. Главное, пожалуй, что он утверждал: Брехт — народный писатель, владевший всеми богатствами живой разговорной речи, мысливший как бы дуплетом — изощренный интеллектуал и плебей, человек с улицы — в одном лице сразу. Это и создавало тон его голоса, неотразимость его философских раздумий, убийственную остроту политического сарказма.

Заговорили и о собственных переводах Слуцкого. Сатирическая ода «Примкнувшим» или сонет начала 30-х годов «Когда распались мы на Ты и Я», обращенный Брехтом к своей возлюбленной и долголетней литературной соратнице Маргарет Штеффин (героине моей биографической повести), почти исключительно основаны на поисках точных соответствий и максимальных аналогий в звучании и лексике русского стиха. Однако часто сохранить силу содержания и остроту подлинника не удается иначе, как с помощью значительных отлетов художественной фантазии.

В качестве удачного примера Слуцкий сослался на знаменитый «Бараний марш», пародировавший национал-социалистский партийный гимн — «Песню Хорста Весселя». Этот перевод для театра и эстрады сделал поэт Аркадий Штейнберг. И помню, как лихо несся со сцены воинственный припев: «Шагают бараны в ряд. Бьют барабаны, — Кожу для них дают Сами бараны».

Сатирическая пародия на партийную песню национал-социалистов написана Брехтом в конце 30-х годов, когда еще не полностью была изведана бездна нравственного падения, в которую завлек немецкий народ фашизм, обративший миллионы немцев в жертв и палачей одновременно. В оригинале стихотворение называется «Kālbermarsch» («Марш телят»). В переводе, сделанном десятилетия спустя, — «Бараний марш».

Несомненно, телята — более симпатичные и вызывающие сочувствие существа, чем бараны. Во всяком случае первое слово более подходило немецкому поэту для обозначения своего народа в пору, когда писалось стихотворение. Точно так же, как это обозначение совершенно неприемлемо для русского восприятия после всего перенесенного и увиденного в годы войны.

Первые строки оригинала буквально звучат так: «За барабанами вышагивают телята. Кожу для барабанов они поставляют сами…» Переводчик, подчеркивая маршевый ритм бодро шагающего на бойню стада, по существу изображает то же самое: «Шагают бараны в ряд, Бьют барабаны, — Кожу для них дают Сами бараны».

Ради главного образа переводчик, правда, идет на вынужденную неточность частной реалии, чего нет у Брехта: барабаны все-таки изготовляют из телячьей кожи. Однако в целом несколько вольный перевод ярко и сильно передает именно то, что сатирически выразил Брехт.

…Борис Абрамович сидел против меня, выпрямившись в кресле, и, испытующе глядя своими добрыми синими глазами, старательно внушал и втолковывал. Время от времени словно бы прикидывал про себя, насколько доходят до собеседника разумные наставления.

— В русском языке достаточно средств, чтобы Брехт чувствовал себя так же естественно, как на немецком… Переводить надо бережно и смело… Учтите, что полностью повторить можно только мертвое, а живое полностью повторить нельзя…

С этой встречи я ушел притихший и успокоенный. И в дальнейшей работе над книгой, ломая голову над сложностями перевода, не однажды вдруг вспоминал Слуцкого, слышал раздумчивые и уверенные интонации его голоса. Хочется сказать — голос лоцмана…

В самом начале нашего знакомства с Борисом Абрамовичем приключилась одна досадная и забавная нелепость, над которой можно было бы только потешаться, если бы дело не разрослось до газетного скандала. Расскажу об этом еще и потому, что, как вижу теперь, уже по свойствам натуры Бориса Абрамовича подобные происшествия в самых различных видах так или иначе должны были неминуемо с ним случаться. Уж слишком он был светлый, возвышенный и правильный человек. А жизнь вокруг столь криводушная, темная и неразумная, что нелепицы такого рода, очевидно, липли к нему и находили его сами.

В рассказе Лескова «Железная воля» один из героев говорит «про немцев: какая беда, что они умно рассчитывают, а мы им такую глупость подведем, что они и рта разинуть не успеют, чтобы понять ее». Сверхрассудительные принципы и железная воля приезжего инженера Гуго Пекторалиса, представленного в рассказе, в условиях неразумной и темной действительности да и просто реальных противоречий жизни ведут лишь к тому, что он не вылезает из комических приключений, попадая из одной нелепой ситуации в другую. И рассказ демонстрирует, «что бывает при встрече немецкого железа с русским тестом».

Конечно, я не сравниваю Бориса Абрамовича с незадачливым немцем. Речь идет лишь, как увидит читатель, об отдаленном подобии некоторых жизненных ситуаций. Тут действительно нечто общее есть.

Летом 1966 года после окончания аспирантуры я очутился по направлению в