Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

дискредитировавшая монархию. И эта война стала возможной благодаря долговременному (он занял почти полтора века) процессу развития «литературного поля» страны. Литература при поддержке короля и его приближенных постепенно превратилась во влиятельный общественный институт. Сформировался рынок независимых суждений, и «общественное мнение в конце концов стало более могущественным, чем сам государь».

Парадоксальным образом изменения в культуре, подготовившие революционный перелом, связаны не с упадком монархии, а, наоборот, с ее могуществом. И Просвещение, и Революция – оба этих явления не более чем элементы общего исторического процесса. Это распад традиционного и становление современного общества. В этом процессе выдающуюся роль сыграли и абсолютная монархия («старый порядок»), резко усилившая центральную государственную власть в противовес местным деспотам, и революция, освободившая нацию от покорности династии и религии. Монархия объединила страну и создала арену, где позже развернется битва за волю нации, и сделала возможным появление языка, на котором будут обсуждаться общественные проблемы и формулироваться революционные программы. Просвещение было не более чем непреднамеренным последствием развития французского абсолютизма, когда уверенная в себе династия и высшая аристократия допустили развитие литературы и появление поля независимых суждений, подорвавших впоследствии их собственную легитимность.

Роберт Дарнтон

Поэзия и полиция

Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

М.: НЛО, 2023[23]

Считается, что мы живем в информационном обществе, которое отличается невиданным обилием информации, легкостью и скоростью ее распространения. В этом преимущество нашего века и, возможно, залог светлого будущего… Увы, «чудеса технологий коммуникаций последнего времени создали неверное представление о прошлом». На самом деле наше общество было информационным всегда, и это можно надежно доказать! На базе источников давностью в несколько столетий это делает американский историк, профессор Гарварда Роберт Дарнтон. Специализируясь на изучении интеллектуальной и культурной истории Франции, он воссоздал устройство парижской коммуникационной сети середины XVIII века. Тогдашняя инфосфера строилась преимущественно на устном общении, но все-таки оставила после себя некоторые важные артефакты. Дарнтон отталкивается от изучения судьбы шести стихотворений, сочиненных парижскими студентами, нотариусами и священниками и попавших в руки полиции. Стихотворения носили сатирический характер и содержали критику короля и его новой фаворитки маркизы де Помпадур. Клевета на короля считалась государственным преступлением, поэтому полиция озаботилась поисками авторов и распространителей крамольных стихов. Позднее эти стихи стали доказательствами на судебном «процессе четырнадцати», завершившемся ссылкой и другими наказаниями для его участников.

Именно материалы этого дела позволили историку «обнаружить сложную сеть коммуникаций и изучить, как распространялась информация в полуграмотном обществе». Выяснилось, что стихотворения прошли через руки целого ряда молодых парижан. Автор найден не был, ясно только, что он был выходцем из образованного среднего класса. Но, по-хорошему, это было коллективное творчество: по мере удаления от источника распространители добавляли строфы и меняли текст по собственному вкусу. Сеть трансляторов опутала самые известные коллежи (школы) Парижского университета и вышла за пределы Латинского квартала. «Передача информации шла через запоминание, записки и цитирование в местах дружеских встреч». По данным полиции, «повсюду оказывался кто-то читающий или поющий едкую сатиру на двор и короля. Это безобразие распространялось среди молодых интеллектуалов внутри духовенства». Происходила игра более опасная, чем это казалась ее участникам, – они ведь чаще всего просто хотели блеснуть остроумием. Но при этом стихи вполне отражали господствовавшие в этой среде настроения. В 1749 г. дела во Франции шли не лучшим образом, общество волновалось. Стихи были носителем, а стихосложение – процессом формирования и распространения общественного мнения. Получается, что «это явление уже существовало двести пятьдесят лет назад. Десятилетия набирая силу, оно нанесло решающий удар» в 1789 г.

Тем не менее за 40 лет до революции никакой серьезной опасности для старого порядка парижские рифмоплеты не представляли. Архивы указывают на чрезвычайную распространенность стихов на бытовые, моральные и политические темы в Париже тех лет. За рамки среднего класса – в городские низы – они переходили очень часто. Для этого использовался корпус популярных мелодий, на которые ложились каждый раз новые стихи. «Популярная песня стала гибким носителем, способным вобрать предпочтения разных групп и расширяться, чтобы включить все, что интересовало общество в целом». Поэзия, положенная на музыку, распространяла сообщения по всему обществу. Поэтому король постоянно интересовался, о чем поют сейчас горожане, и был крайне чувствителен ко всему, что говорилось о нем, его фаворитках и министрах. Шеф полиции постоянно предоставлял ему отчеты о «сплетнях и злословии» парижан. Отсюда – частые попытки придворных интриганов использовать народные песенки как орудие воздействия на суверена. «Двор мог внедрять сообщения в сеть коммуникации и получать их из нее… Большая доля стихов, распространяющихся по Парижу, была написана в Версале». И это был не просто элемент придворной культуры, а способ свалить фаворита или фаворитку, отомстить за лишение поста в правительстве и/или милость государя, побудить его к определенным решениям или отказу от них. Дарнтон прослеживает связь между «процессом четырнадцати» и главной придворной интригой 1749 г. – попыткой отставленного первого министра Морепа очернить новую фаворитку Людовика XV мадам де Помпадур, чтобы король отдалил ее от себя.

Подданные абсолютной монархии отлично знали, «что победа в будуаре может привести к большим переменам в политической расстановке сил». Мишенями стихов были король и фаворитка, и полиция сбилась с ног, чтобы схватить клеветников. Но рукой, которая водила парижскими стихотворцами, явно был сам Морепа (либо его приближенные), рассчитывавший вернуться в правительство. Итак, «политика двигалась интригами двора, но все же двор не был замкнутой системой. Он был подвержен внешним влияниям. Французский народ мог заставить свой голос звучать в закоулках Версаля». Особенно громко в тяжелые времена – как в 1749 г., отмеченном неудачным для Франции завершением войны за австрийское наследство, позорным выдворением из Парижа последнего Стюарта – претендента на британский престол и всеобщим недовольством по поводу введения нового налога на недвижимость. Происходили стихийные протестные выступления, множились критические стихи и песни. Вскрытая полицией «сеть четырнадцати составляет лишь крошечный сегмент огромной сети коммуникаций, проникающей во все слои парижского общества». По сути, сформировалось именно то сочетание элементов, которое через 40 лет привело старый порядок к краху: огромный госдолг, попытки правительства ввести новые налоги для его покрытия, сопротивление парламентов и уличные волнения, негативно настроенное к властям общественное мнение, выраженное в песнях и стихах.

Это мнение формировалось в коммуникационной сети, «столь плотной, что весь Париж гудел от новостей о государственных делах. Информационное общество существовало задолго до интернета». Благодаря сложившимся цепям коммуникации новости получали определенную окраску и значение. Со временем общественное мнение, которым прежде пренебрегали как капризом переменчивой и необразованной толпы, стало важным фактором для философов и