Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

богоборчества в России. Сколько в эту пору было снесено церквей по всей стране, вряд ли можно подсчитать. Сносили даже и те, на которые не поднялась рука местных властей в 1920—1930-е годы! Ну а если и не сносили под корень, так «сдёргивали» кресты, «снимали» купола, перестраивали крыши, и устраивали в них клубы да магазины, зернохранилища и другие хозяйственные постройки, изменяя их облик. Под снос шли не просто храмы, а настоящие памятники архитектуры петровских и допетровских времён, которыми был столь богат Русский Север. Обкомы и крайкомы, дабы угодить своим «патронам», готовы были «выполнить» и «перевыполнить» эту задачу в короткие сроки.

Зимой 1963 года Паустовский, уже привычно пребывая в Ялте, решает послать Хрущёву обращение о недопустимости уничтожения храмов – памятников деревянного зодчества на Русском Севере. Такое обращение было явным риском для его отправителя. Никто не мог предположить, как на него отреагирует генсек.

Но обращение мало было написать! Его ещё нужно было подписать! А это – более трудная задача. За разрешением этого вопроса Паустовский обратился к Чуковскому, который в это время также находился в Ялтинском доме творчества.

15 февраля 1963 года Корней Иванович запишет в своём дневнике:

«В Доме творчества отдыхает Паустовский. Вчера Лида сказала мне, что он хотел бы меня видеть. Сегодня я пришёл к нему утром. Он обаятелен своей необычайной простотой. Голос у него слабый и очень обыкновенный, прозаический, будничный. Он не изрекает, не позирует, он весь как бы говорит: я не праздник, я будни. Дело у него ко мне такое: идиоты, управляющие Карелией, решили уничтожить чуть ли не все древние деревянные церкви. На столе у него фотоснимки этих церквей – чудесных, затейливых, гибнущих. Так и хочется реставрировать их. Подумать о том, чтобы их уничтожить, мог только изверг – и притом беспросветный тупица.

Разговор у нас был о том, чтобы послать телеграмму властям о прекращении этого варварства. Кто её подпишет?

Леонов, Шостакович, я, Фаворский.

Паустовский предложил зайти к нему вечером. Он за это время приготовит текст»{356}.

Паустовский тогда действительно очень быстро подготовил текст обращения, в котором, в частности, говорилось:

«Деревянные церкви нашего севера построены руками безвестных русских крестьян. Простые наши плотники, талантливые мастера, работая топорами и пилами, иной раз без единого гвоздя, создали эти дивные и стройные здания, неотделимые от нашего северного пейзажа. Этим они поставили себя в один ряд с величайшими зодчими всех времён и народов.

И вот сейчас, по невежеству некоторых местных работников, решено уничтожить (сломать на дрова!) большинство этих великолепных памятников искусства. Работники эти, очевидно, не подозревают, что этим решением не только они сами войдут в историю в качестве губителей культуры, но и нанесут бессмысленный удар престижу нашей страны.

Это невозможно понять. Нельзя поверить, что в нашей стране возможно варварство, равносильно тому, как если бы мы стали разбирать на кирпичи кремлёвские соборы.

Частично слом церквей уже начался.

Нами получена копия письма, присланного учёными из Ленинграда и Петрозаводска в редакцию «Известий» о том, что управляющий делами Совета министров Карельской Республики – Пётр Афанасьевич Семёнов (он же – Уполномоченный по делам Русской православной церкви) подписал список 116 церквей, подлежащих безотлагательному уничтожению. <…>

Товарищ Семёнов ссылается на “выступление товарища Н. С. Хрущёва” и на решение конференции безбожников о том, что необходимо очистить страну от церковной архитектуры, ибо она способствует распространению церковных взглядов. <…>

Мы обращаемся к Вам, дорогой Никита Сергеевич! Мы умоляем Вас спасти наше северное искусство… от холодных рук и равнодушных сердец, иначе будет обездолена наша великая культура»{357}.

21 февраля 1963 года это обращение, подписанное писателями Паустовским, Чуковским, Леоновым и художником Фаворским, поступило на почту генсека.

Хрущёв вмешался в ситуацию и остановил едва не свершившееся бесчинство.

Нет никаких прямых доказательств, но в известных кругах, приближённых к генсеку, тогда упорно поговаривали, что Хрущёву «открыл» глаза и наставил его на путь истинный в спасении северных карельских церквей его зять, главный редактор газеты «Известия» Алексей Аджубей. Впрочем, именно он и перенаправил Паустовскому то самое письмо, поступившее в «Известия» от ленинградских учёных, прекрасно понимая, что кто-кто, а уж Константин Георгиевич в этой ситуации наверняка не смолчит! И Аджубей попал точно в цель!

7—8 марта 1963 года в Свердловском (ныне Екатерининском) зале Кремля состоялась встреча высокого партийного руководства во главе с Н. С. Хрущёвым с деятелями культуры, наделавшая столько шума в писательской среде, что по своей «дерзости» к литераторам она в несколько раз «перекрыла» по своему масштабу «словесного хулиганства» ту, что состоялась в своё время в Салтыковке. То, о чём будет говорить Хрущёв, уже 9 марта в «Литературной газете» № 30, а следующим днём и в «Правде» № 69 появится развёрнутая стенограмма его выступления.

Паустовский слышал эту речь. Он был среди присутствующих в зале и ради этой кремлёвской встречи ему пришлось прервать пребывание в Ялте. В свете отправленного обращения по поводу спасения карельских церквей он просто не мог на неё не поехать. Одним словом – обязывала сложившаяся ситуация!

А говорил в этот раз Хрущёв о многом. Метал в адрес писателей «огнём» так, что потом многие из них ещё долго пребывали под впечатлением услышанного.

Для «разогрева», задав трёпку вызванному к трибуне Вознесенскому, «зацепившись» за его беспартийность, Хрущёв начал «искры метать» так, что, обозвав всех сидящих в зале писателей рабами, напомнил, что время «оттепели» прошло и не надо думать, что «…если Сталин умер, и, значит, всё можно». «Мы хотим знать, – резюмировал он в своей речи, – кто с нами, кто против нас. Никакой “оттепели”. Или лето, или мороз».

Досталось в речи Хрущёва и Паустовскому, поездка которого во Францию в ноябре 1962 года оставила у генсека «неприятное впечатление». Пусть это и было сказано в контексте «истерии» Никиты Сергеевича в адрес Вознесенского, но всё же имя Константина Георгиевича вновь прозвучало с высокой трибуны в «нелицеприятном» отзвуке борьбы с либерализмом.

Конечно, теоретически Паустовский мог взять слово. Практически – он получил бы за своё выступление наверняка то же самое, что «огрёб» беспартийный «антисоветчик» Вознесенский, которому Хрущёв прямо – и перстом и словесно – указал: «Поезжайте туда!» А куда – всем было понятно.

К слову, напомним, что Паустовский к этому времени по-прежнему оставался беспартийным.

Вообще этот год выдастся для Паустовского каким-то уж слишком суетным, потерявшим «степенность», «рваным» на обстоятельства, которые непременно диктовали условия. Ухудшение состояния здоровья заставит Паустовского задуматься