Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный Комитет и его члены, 1917-1991 гг. - Эван Модсли

изменениях в руководстве партии, но не было сделано попытки предложить нам кандидатуры на выбор». «Почему, — возмущался он, — Центральный Комитет, требуя «демократизации» от остальных, сам подаёт столь дурной пример?»[613] Другой случай, произошедший годом позже, описывает первый секретарь Ленинградского обкома Борис Гидаспов: «Как-то Горбачёв в беседе на ходу в коридоре спросил меня, что я думаю о профессоре Владимире Калашникове как о возможном кандидате в Секретариат ЦК. Я ответил, что Калашников — один из честнейших и образованнейших людей, но… «Отлично, отлично», — прервал меня Горбачёв, и Калашников был довольно скоро назначен»[614]. Последний в истории пленум Центрального Комитета состоялся в июле 1991 г. Несмотря на все официальные заявления о намерениях расширить полномочия членов ЦК, ни на одном этапе его существования в годы перестройки им не было позволено выразить голосованием свои предпочтения на выборах руководства.

Безусловно, Центральный Комитет в последние годы коммунистического правления стал более активным и полномочным органом. Расширились права его членов, особенно благодаря развивавшейся системе комиссий, им было предоставлено по крайней мере формально право назначать главного редактора «Правды»[615]. Но у Центрального Комитета не было никаких средств контроля политической повестки дня. Например, ни разу за годы правления Горбачёва ЦК не рассматривал вопросы внешней политики в свете противоречивых изменений в международном окружении СССР[616]. Также Центральный Комитет оказался не в состоянии взять под контроль деятельность номинально избираемого им руководства партии. На съезде 1990 г. он утратил даже номинальный контроль над определением состава руководства, когда Устав партии был изменён таким образом, что выборы генерального секретаря и его заместителя (вновь введённый пост) стали прерогативой съезда, а не ЦК. Напротив, формирование нового Политбюро было почти полностью выведено из компетенции съезда, поскольку оно стало создаваться по должностному принципу из глав республиканских компартий, и только посты генерального секретаря и его заместителя замещались на основе прямых выборов[617]. Эти изменения не являлись следствием усиления влияния рядовых членов партии на её политику; как вспоминает один из бывших партийных работников, оно, очевидно, оставалось незначительным. Почти в столь же бесправном положении находились члены руководящих партийных органов от райкомов до Центрального Комитета, игравшие роль своего рода демократического прикрытия для неограниченной власти постоянных работников центрального партийного аппарата[618].

Между тем Центральный Комитет утрачивал своё единство, отражая непрерывно углублявшиеся противоречия в быстро менявшемся обществе, и его заседания приобретали все более конфронтационный характер. «Ожесточённые сцены вспыхивали регулярно», — вспоминал Валерий Болдин, возглавлявший штат личных помощников Горбачёва, и по мере того как позиции генерального секретаря в Центральном Комитете становились все более атакуемыми, он все чаще стал предпочитать действовать в обход него и партийных структур в целом. «Его в равной степени перестали устраивать как состав Центрального Комитета, так и настроения в самой партии», — вспоминал Болдин. В ЦК возникла «атмосфера взаимного непонимания и недовольства», все меньшее число членов Центрального Комитета посещали генерального секретаря во время пленумов, никто не аплодировал при его появлении, «многие продолжали разговаривать друг с другом или озираться по сторонам, не обращая на него внимания»[619]. Сам Горбачёв как-то сказал своему помощнику Анатолию Черняеву, что 70% членов Центрального Комитета и постоянных сотрудников его аппарата «…настроены против него и его ненавидят»[620]. В этих условиях он «стал с опаской относиться к пленумам Центрального Комитета» и прислушивался в основном к мнениям тех членов руководства, которые, подобно Александру Яковлеву, были не только преданы ему лично, но также являлись приверженцами демократизации общества в обход КПСС[621]. В 1990 г. в своей записке, поданной Горбачёву после заседания Политбюро, Яковлев называет Центральный Комитет «…главным препятствием для перестройки и всей проводимой нами политики» и предполагает, что «…нет никакой необходимости собирать его столь часто»[622]. Создание в 1990 г. системы президентского правления было нацелено на изолирование партии в том духе, [в котором предлагали советники Горбачёва], но в то время ещё отсутствовали властные структуры, на которые мог бы опереться президент и которые заменили бы собой партийную иерархию, занимавшую доминирующие позиции в советской системе практически с самого начала её существования.

Центральный Комитет определённо представлял собой площадку, на которой противники реформ имели возможность нападать на реформаторов, именуя тех «саботажниками», «социальными наркоманами», «носителями идеологического СПИДа» или даже «контрреволюционерами»[623]. Но члены ЦК в целом не всегда являлись противниками постепенных реформ в рамках социалистической системы. Так было в течение четырёх лет с момента избрания Горбачёва, вплоть до апреля 1989 г., когда на пленарном заседании ЦК впервые прозвучала открытая критика в его адрес[624]. И когда Центральному Комитету было предложено голосовать за тех кандидатов, которых партия намеревалась включить в список депутатов на выделенные ей 100 мандатов на предстоявшем весной того года съезде народных депутатов, оказалось, что реформаторы пользовались в нём большей популярностью, нежели консерваторы. Из сотни кандидатов 52 человека были избраны единогласно, против самого Горбачёва подали 12 голосов, а против его ближайшего сподвижника Александра Яковлева — 59. Но больше всего голосов (78) было подано против Егора Лигачёва, которого считали «ведущим идеологическим ортодоксом в партии». Когда Лигачёва на съезде партии в 1990 г. выдвинули на пост руководителя фракции коммунистов в Верховном Совете, он потерпел столь убедительное поражение при голосовании (его поддержали только 776 из 4683 делегатов), что был вынужден объявить о своём уходе из активной политической жизни[625]. В апреле 1991 г. пошатнулись позиции Горбачёва в Центральном Комитете, и более 70 его членов, выражая «категорическое несогласие с нападками на генерального секретаря», начали сбор подписей под коллективным заявлением в его поддержку[626], а когда ЦК приступил к рассмотрению вопроса об отставке Горбачёва, за неё проголосовали всего 13 членов ЦК и ещё 14 человек воздержались[627]. Вместе с тем Горбачёв наряду с непримиримыми противниками имел и безусловных сторонников среди постоянно менявшегося состава ЦК. Один из них, журналист [и писатель] Александр Чаковский, вызвал «оживление в зале», когда, выступая на пленуме ЦК, собравшемся в декабре 1989 г., заявил: «…если бы он [генеральный секретарь] был человеком противоположного пола, то я бы просто сказал: «Я люблю вас!»»[628].

Невзирая на происходивший медленный распад, Центральный Комитет почти до самого конца сохранял моральный авторитет внутри партии, оставаясь сообществом влиятельных людей, среди которых ещё можно было надеяться отыскать носителей здравого смысла. Как утверждал Сталин в 1931 г., в Центральном Комитете сосредоточена «мудрость партии», в нём собраны «наши лучшие промышленники, наши лучшие