Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

Требовалось провести дальнейшее исследование останков, уже в Лондоне. Для удобства транспортировки крупные фрагменты трупа Эмили Кэй опять уложили в сундук, а внутренние органы вновь поместили в жестянку из-под печенья.

* * *

6 мая, во вторник, Патрик Магон предстал перед Полицейским судом в деревне Хейлшем, в восьми милях от страшного бунгало. Там ему официально предъявили обвинение в убийстве. Вдоль улицы возле здания суда выстроились сотни любопытных. Когда в 15:45 двери открылись, толпа ринулась вперед. «В сутолоке многим порвали пальто и раздавили шляпу, — отмечал один репортер. — За какие-то мгновения более 200 человек ухитрились втиснуться в пространство, где обычно размещается сорок — пятьдесят»[913].

Магон прошел на место для подсудимых, облаченный в желтовато-коричневое пальто в зеленую полоску. Он стал оглядывать зал. Его небритое лицо нервно подергивалось. Когда зачитали обвинение в умышленном убийстве, он возмущенно заявил:

— Я уже дал показания, и они не про убийство, это всем должно быть ясно.

Суд постановил оставить его под стражей[914].

На следующий день Спилсбери вызвал Сэвиджа в вестминстерский морг. В комнате, облицованной кафелем, среди резкого запаха формальдегида останки Эмили Кэй, соединенные вместе, словно мрачный пазл, лежали на металлической каталке, в дне которой было проделано отверстие для стекания крови. На эту печальную реконструкцию у Спилсбери ушло около трех почти бессонных суток.

Фрагменты, найденные в жестянке из-под печенья, а также те, которые еще соединялись с кусками, обнаруженными в сундуке, в совокупности представляли почти полный набор человеческих органов. Но, хотя полиция нашла в коттедже почти 1000 костных фрагментов, там не было, по словам патологоанатома, «ни малейших следов костей черепа… или костей шеи». Ничто не предполагало, чтобы какое-то расчленение происходило, пока Эмили была еще жива. Единственным признаком травмы, полученной еще до смерти, стали синяки на левом плече, в районе лопатки[915].

Органы выглядели здоровыми; единственным свидетельством какой-либо перенесенной болезни стали спайки на правом легком. Впрочем, неполный труп все-таки выдал одну важнейшую тайну. Отсутствовал один из яичников, а матку «чистым разрезом отделили от ее шейки». Но оставшийся яичник давал возможный мотив.

— Взрезав яичник, я увидел объемистую желтую массу, характерную для состояния беременности, — сообщил Спилсбери. — Исследование, проведенное с помощью микроскопа, подтвердило мое предположение… Ничто не указывает на какие-либо предшествующие беременности, даже такие, где плод не был доношен. Не найдено никаких признаков болезни, которая привела бы к естественной смерти, и ничего такого, что указывало бы на причину неестественной смерти.

— Что это значит? — спросил Сэвидж.

— Это значит, что из-за отсутствия головы и шеи нет никаких доказательств того, что причина смерти — неестественная[916].

Поскольку шею не нашли, Спилсбери не мог осмотреть ее в поисках следов пальцев убийцы или же обследовать подъязычную кость — небольшую косточку, которая часто ломается при удушении. А поскольку не нашли и голову, он не мог установить, произошло ли кровоизлияние в глазных яблоках и слизистой оболочке рта (еще одно распространенное явление в тех случаях, когда жертву задушили).

Сэвидж стал внимательно рассматривать лежавшие перед ним человеческие останки. Что это — результат случайной смерти и панической реакции Магона на нее (как тот уверял детектива) или же речь идет о преднамеренном, заранее обдуманном убийстве?

Вскоре после ареста, вечером или уже ночью, Магон признался, что обезглавил безжизненное тело Эмили и сжег ее голову. Арестованный уверял, что в тот момент, когда положил голову в камин, мертвые глаза Эмили распахнулись и глазницы наполнились алым и голубым пламенем. Раздался удар грома, и Магон выскочил наружу, под внезапно налетевшую грозу. Какое-то время стоял под дождем, пытаясь прийти в себя, прежде чем вернулся в дом и завершил свою работу.

— Я сжег ее голову в обычном каминном огне, — рассказывал он. — На это ушло часа три. Наконец все было кончено — я ткнул в голову кочергой, и кочерга прошла насквозь. На другой день разломал череп и сунул куски в мусорное ведро. Бедренную кость тоже сжег. Прямо удивительно, какие штуки можно спалить в домашнем камине[917].

Ни Сэвидж, ни Спилсбери не поверили этой истории. Детектив уже успел еще раз наведаться в коттедж, прихватив с собой отрезанную овечью голову, которой его снабдил мясник. На то, чтобы хоть как-то сжечь голову в камине гостиной, потребовалось четыре часа, но и спустя столь долгое время она не сгорела дотла — осталось немалое число твердых обгорелых фрагментов. Как отмечал детектив, это был «мрачноватый, но интересный и необходимый эксперимент»[918].

Требовалось найти пропавшую голову. Местные жители помогали полиции обшаривать Крамблз «с рассвета до темноты с помощью кокер-спаниелей и лабрадоров». Полицейские катера, оборудованные землечерпалками, обследовали дно окрестных рек, а добровольцы прочесывали местные свалки[919].

Выйдя за дверь морга, Сэвидж глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от засевшего в носу запаха химикатов и разложения. Приступая к основной фазе расследования, он пока мог опереться лишь на показания Магона — на эту историю о неразделенной любви, обернувшейся такой ужасной трагедий.

«Именно в ходе опроса свидетелей и снятия показаний сотрудник Скотленд-Ярда способен доказать ценность своего обширного и долгого опыта, — писал Сэвидж. — Он обязан сохранять в себе дух абсолютной беспристрастности и справедливости, не нанося удар, пока не проникнется убежденностью, что имеет место prima facie{94}»[920].

Детектив сознавал, что оказался в сложном и необычном положении. Как правило, убийство приводит к аресту подозреваемого; но в данном случае сначала арестовали подозреваемого, а уже потом обнаружили само преступление. По сути, это было какое-то вывернутое наизнанку расследование убийства. Сэвиджу требовалось установить, насколько достоверен рассказ Магона. Детектив ощущал на себе немалое давление. Для него это было первое дело об убийстве с тех пор, как месяцем раньше его произвели в старшие инспектора.

«Должен сознаться, я приступил к исполнению своих новых обязанностей с некоторым трепетом, — писал он позже. — К тому времени я прослужил в полиции уже двадцать четыре года. Я вступал в ее ряды не для личной славы; как мне представлялось, я стану одним из участников трудолюбивой команды отличных ребят, у которых лишь одна очевидная цель — подавление преступности»[921].

Сэвидж много лет трудился за кулисами, но теперь вдруг обнаружил, что явно оказался в центре всеобщего внимания. Казалось, все газеты страны сообщают о страшных находках в «бунгало на пляже Крамблз».

И вот Сэвидж с