Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

и жницы по-прежнему действовали осмотрительно, по возможности избегая открытой конфронтации и забастовок, поскольку знали, что их дальнейшие заработки зависят от того, удастся ли сохранить определённую доброжелательность в отношениях между ними и работодателями. Тем не менее и в этих рамках приличий они продолжали отстаивать свои интересы, связанные с наемной работой[445].

Принудительная взаимопомощь

Очевидно, что эффект даже тех умеренных форм сопротивления, которые нарастали в Седаке, зависит от определенной степени взаимопомощи среди бедняков. Иными словами, первое – и минимальное – требование классовой солидарности носит негативный характер: бедные по меньшей мере воздерживаются от ценовой конкуренции друг с другом и тем самым препятствуют дальнейшему нарастанию значительной экономической мощи своих работодателей и землевладельцев. «В остальных отношениях, – отмечает Маркс, – они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов»[446], выживая в ущерб друг другу. Актуальную взаимопомощь можно обнаружить в таких действиях, как отказ других женских бригад или молотильщиков выступать в качестве деревенских штрейкбрехеров. Кроме того, как будет показано ниже, взаимопомощь присутствует и в такой принципиальной сфере, как земельная аренда, где крестьяне, нуждающиеся в земле, не изъявляют готовности к ценовой конкуренции с собственными соседями. К этим одобряемым самоограничениям невозможно предъявлять чрезмерные требования, поскольку круг их функционирования очерчен лишь пределами самой деревни, и даже в этом контексте масштаб этого функционирования чрезвычайно ограничен[447]. Тем не менее данные самоограничения препятствуют наиболее губительным эксцессам конкуренции между бедняками за немногие доступные для них выгодные возможности[448].

В данном случае, как и в любых других, эта минимальная солидарность зависит не только от подобающего уважения к своим товарищам, но и от тех санкций, которые могут применять бедные, чтобы держать друг друга в узде. Поскольку для представителей класса, который испытывает хронические затруднения с тем, чтобы сводить концы с концами, искушение идти наперекор остальным всегда является заманчивой перспективой, такие санкции должны обладать достаточной силой, дабы воспрепятствовать неизменно свойственной беднякам взаимной борьбе в духе Гоббса. На том умеренном уровне сдержанности, которого удалось достичь в этой среде, с избытком используются такие социальные санкции, как сплетни, разрушение репутации и игнорирование на публике. Для бедняков – как мужчин, так и женщин – не существует более надежного способа вызвать к себе презрение, чем работать за плату, более низкую, чем преобладающие расценки, либо разжиться работой, которая «принадлежит» кому-то другому на основании обычая. Причем это не просто вопрос репутации, поскольку нарушитель обнаружит, что его или её избегают при обмене трудовыми услугами (дерау), не включают в состав рабочих бригад, не рассказывают о возможностях поиска работы, отказывают в выполнении мелких работ, которые порой требуются беднякам, и не приглашают вступать в «ассоциации взаимного кредитования по ротационной схеме» (куш) в своей округе. По отдельности любая из этих материальных санкций довольно ничтожна, но в совокупности они чреваты потерями определенного масштаба. При этом, как мы ещё увидим ниже, подобные санкции отнюдь не исключают угрозу насилия. Таким образом, бедняк, который испытывает искушение пойти наперекор другим, должен очень тщательно соизмерять свои краткосрочные выгоды с теми потерями, которые могут причинить его разгневанные соседи. При помощи своих оценок и санкций бедняки воздвигли ряд общепринятых запретов, которые обозначают приемлемые пределы своекорыстия.

Лучшие примеры этих ограничений дает рассмотрение ценностей, которые идут в ход в нескончаемом процессе поиска земли потенциальными арендаторами. Поскольку возможность работать на земле слишком значима для благополучия бедняков, они испытывают постоянное искушение выцарапать землю у других семей схожего достатка, согласившись на более высокую арендную плату. В то же время санкции за подобные действия таковы, что случаются они очень редко. Мне часто доводилось спрашивать бедных селян, почему в деревне не предпринималось много попыток отобрать землю у местных арендаторов, предложив за эту привилегию бóльшую плату. Ответы на этот вопрос поражают своим единодушием, ясно давая понять, что такие действия были бы посягательством на другого арендатора. Например, по словам Яакуба, подобные попытки случаются редко, потому что они будут идти вразрез с местным «общественным мнением» (пандан масьяракат). Карим, вечно находящийся в поисках земли для аренды, сообщил, что не станет пытаться её отбирать, поскольку ему будет «стыдно перед своим товарищем (своими товарищами) (малу сама каван)». «В нашем обществе (масьяракат кита) так поступать нельзя», – добавил он. Сукур и Джамил, объясняя, почему такое поведение вызовет презрение, использовали одни и те же слова: «Нельзя резать (потон) своих друзей». Хамзах в своем объяснении того, почему такие действия не предпринимались, сделал акцент на своём ощущении правил приличия, которое должно быть в приоритете среди бедняков: «Наши друзья не согласились бы на такое; устраивать такую драчку (беребут) было бы непристойно (так элок)». Силу этих норм признают даже более богатые селяне – и опасаются их нарушать. Например, Амин заметил, что землевладелец, способствующий подобной игре на повышение ставок, или бедняк, пытающийся таким способом вытеснить другого арендатора, «не будут пользоваться уважением (так хормати). Мы все товарищи; мы одна деревня; такой человек станет ощущать свою вину (хати-нья так ада баик)».

Некоторые селяне намекают, что санкции, сдерживающие подобное своекорыстие, могут выходить далеко за рамки таких вещей, как стыд, репутация и устоявшиеся правила. Например, Самат дал ясно понять, что любой арендатор, который лишится своей земли таким способом, будет «чрезвычайно разгневан и сможет сделать что угодно». Тощий Мат, говоря об арендаторе, которому нанесено оскорбление, выразился чуть более определённо: «Так поступать нельзя. Он разозлится и будет готов взяться за свой мачете (чари голок)».

В этом отношении стоит обратить особое внимание на высказывания Рокиах и Самата, причем не потому, что в них присутствуют какие-то существенные дополнения к репликам, уже процитированным выше, а потому, что в них описывается одна недвусмысленная ситуация, когда запрет на конкуренцию между арендаторами был нарушен. Как пояснил Самат, бедняки редко пытались предлагать ставки аренды выше, чем у действующих арендаторов, поскольку тот, кто на это пойдет, «по нашим понятиям навлечет на себя проклятье (джаханам): [как принято у нас говорить,] между нами всё кончено». Позиция Рокиах была столь же решительной: «Тот, кто крадет землю таким способом, заслужит презрение (денки)». И вот случилось так, что самой Рокиах однажды представился шанс действовать в соответствии со своими убеждениями. До 1975 года она и Самат арендовали соседние рисовые поля у одного и того же землевладельца, проживавшего за пределами Седаки, который сдавал четыре релонга Рокиах и ещё один Самату. Последний, памятуя о том, что когда-то всей этой землей владела его тёща, в преддверии межсезонья 1975 года отправился к нынешнему её хозяину и, предложив платить