Конфликт, война и революция: Проблема политики в концепциях международных отношений - Пол Келли

у своих союзников. И если современные либералы не видят причин оправдывать универсальную ценность своего политического порядка, точно так же, похоже, и Перикл не обосновывает их особо перед всеми греками.

Надгробная речь остается одной из главных, где сформулированы основы либерального конституционного порядка, причем в ней определяются принципы и ценности, способные показаться до странности знакомыми и западным читателям XX в.:

Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправлением. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличается не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и темное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почетную должность, если он способен оказать услуги государству. В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений… Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов (книга II. 37) [Фукидид, 1981, с. 80].

В этом отрывке мы замечаем, что демократия умеряется верховенством закона, меритократией (или доступом к официальным должностям, основанным на способностях) и общественной терпимостью. Затем эти фундаментальные либеральные ценности объединяются с превознесением широкой (глобальной) торговли, открытости, государственного богатства и экономической ответственности. Эта экономико-социальная теория либерального конституционализма оказывается, в свою очередь, источником творческих сил, культуры и цивилизации. В тексте не дается философского обоснования этих ценностей, однако Перикл в какой-то мере оправдывает афинский образ жизни, указывая на материальные выгоды, проистекающие из этого конституционного и экономического порядка. Поскольку торговля является условием не только красоты и цивилизации, но также и экономической прибыли, поддерживающей афинскую стратегию в борьбе со Спартой, в этом аргументе можно усмотреть утилитаристский анализ прибылей и издержек, который предвосхищает современные аргументы международной политической экономии, утверждающей преимущества свободной торговли и либеральных конституций.

Хотя у Фукидида Перикл предлагает одно из наиболее ярких описаний идеала либерального конституционного порядка, далеко не очевидно то, что сам Фукидид разделяет тезисы Перикла или же представление о том, что либерально-демократический империализм – лучшая форма международных отношений. На самом деле он указывает на дефекты либерализма на международном уровне, которые могли бы признать и такие современные реалисты, как Джон Дж. Миршаймер [Mearsheimer, 2018]. Аргумент Миршаймера относится к внешней политике США после 1989 г., однако он довольно точно воспроизводит рассказ Фукидида, признавая то, что, несмотря на всю свою привлекательность на уровне внутреннего социального порядка, проекция либеральной демократизации вовне является курсом, ведущим по сути к дестабилизации. Оба автора видят проблему в навязывании либерально-демократических ценностей нелиберальным демократическим режимам. Как покажет обсуждение Митиленского спора, которым мы займемся ниже, переход из статуса союзника по договору в положение части империи, вынужденной выплачивать дань, стал важной причиной недовольства Афинами. Союз, как он первоначально определялся, дал возможность афинянам навязывать политический порядок или идентичность – и точно так же западные либеральные демократии навязывают правильную форму политического общества недемократическим или нелиберальным режимам в XXI в. Либерально-демократические ценности действительно можно оправдать определенными аргументами, однако истинный комплекс ценностей или правильный политический порядок представляет тех, кто от них отклоняется, как врагов или заблуждающихся. Тогда как проблема либеральных демократов или афинян в том, что, если они просто согласятся с тем, что являются одним из многих других режимов, они могут подорвать легитимность своей собственной формы правления. Перикл говорит: «Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо» (книга II. 31) [Фукидид, 1981, с. 80]. Афинская демократия – не просто одна форма правления из многих, но образец для всех остальных; а потому она является воинствующей идеологией, в отличие от спартанской модели, которая не особенно привлекательна и которую сами спартанцы не считают применимой к кому-либо, кроме них самих. Проблема, с которой оставляет нас Фукидид в своем рассказе о стратегии Перикла, – та же, с которой сталкиваются либерально-демократические режимы в международных отношениях, а именно проблема согласования их ценностей с миром и порядком. Как показывает Фукидид, далеко не очевидно то, что внутренние ценности либерально-демократического порядка подходят для международной области и для достижения мира – и именно этот тезис дополняет репутацию Фукидида как основателя или источника реализма как концепции теории международной политики.

Реализм Фукидида

Когда после Второй мировой войны исследования международных отношений сформировались в качестве отдельной дисциплины, реализм часто называли базовой теорией международных отношений. Однако это крайне скользкая концепция, включающая множество как аналитических, так и нормативных аспектов. На простейшем аналитическом уровне она включает два утверждения, а именно то, что государства преследуют собственные интересы (как бы их ни понимать) и что область международных отношений лишена иерархии, то есть в ней нет единой власти, которая бы устанавливала порядок во взаимодействиях между государствами или политическими сообществами. Конечно, тем самым не исключается идея о том, что государство может усмотреть свой интерес в сотрудничестве с другими государствами или союзе с ними либо что может быть неполный нормативный международный порядок, где нормы или правила, похожие на законы, в той или иной мере соблюдаются, но не обладают силой санкции. Это поднимает важные нормативные вопросы о природе права и власти. Следовательно, аналитический реализм совместим с представлением о международной нормативной сфере или неполном порядке, однако он признает отсутствие доминирующей власти.

Однако под влиянием Гоббса многие современные реалисты выдвигают негативные нормативные утверждения о том, что национальные интересы по самой своей природе являются конфликтными, а потому закон без санкций – это «просто слова», тогда как не-иерархическая международная сфера не только является анархической, но к тому же лишена всякой морали или закона. Как трактовать такие утверждения – в качестве теоретических положений или же историко-эмпирических тезисов – один из фундаментальных вопросов теории международной политики, и именно этим объясняется важность Фукидида для этих дискуссий, независимо от того, можно ли его обоснованно называть реалистом. Теория международных отношений в основном занимается различением или соединением аналитического и скептически-нормативного реализма, предлагая все более тонкие объяснения того, в каком смысле реализм дает наилучшее эмпирическое описание международной сферы. Хотя современный реализм опирается на идеи многих авторов, Фукидид считается одним из первооткрывателей этого подхода к международным отношениям, а потому с него начинают все, кто строит традицию или канон «теории» международных отношений. В этом разделе мы изучим три источника реализма Фукидида вместе с его наиболее важным уроком.

Чума

Обсуждение чумы следует сразу за Надгробной речью Перикла (книга II. 47–55), и эта тема определенно привлекала Фукидида, который подхватил неизвестное заболевание, но выжил. В основном в обсуждении дается подробное описание симптомов и приводятся определенные догадки о том, что болезнь могла прийти из Эфиопии. Поскольку чума описывается сразу же после Надгробной речи, возникает впечатление, что она стала неудачным последствием программы Перикла по сбору населения в городе, в результате которой сельские территории были оставлены спартанцам, а город мог опираться на свой флот и торговлю, которая поставляла припасы в Афины из имперских владений. Хотя Фукидид упоминает о том, что чума заставила людей вспомнить старые предсказания, в своем собственном рассказе он, как ни странно, не обращается к сверхъестественным силам и объяснениям. В нашем контексте, то есть контексте реализма, наиболее важная часть рассказа о чуме связана с ее влиянием на мораль и законность. Фукидид пишет:

Поступки, которые ранее совершались лишь тайком, теперь творились с бесстыдной откровенностью… Жертвовать собой ради прекрасной цели никто уже не желал, так как не знал, не умрет ли, прежде чем успеет достичь ее. Наслаждение и все, что как-то могло служить ему, считалось само по себе уже полезным и прекрасным. Ни страх перед богами, ни закон человеческий не могли больше удержать людей от преступлений, так как они видели, что все погибают одинаково и поэтому безразлично, почитать ли богов или нет. С другой стороны, никто не был уверен, что