Политические сочинения. Том V. Этика общественной жизни - Герберт Спенсер

дружбы и этикой вражды, там обнаруживается отчетливое сознание справедливости как по отношению к личным требованиям, так и к соотносительным требованиям других. Но где права жизни, свободы и собственности постоянно подчиняются насильственной организации людей в армии, имеющие целью как можно более успешные битвы, и там, где люди вследствие этого приучаются попирать права других людей, не живущих на одной с ними территории, – в тех странах как эгоистические, так и альтруистические эмоции и идеи, соответствующие принципам справедливости, обыкновенно подавляются.

Но, приняв это ограничение, следует сказать, что общественная жизнь, в значительной степени воспитывающая эти симпатии, дающая простор чувству эгоистической справедливости, но упражняющая также чувство альтруистической справедливости, – эта жизнь порождает соотносительные идеи; так что с течением времени наряду с нравственным сознанием собственных и чужих прав является умственное восприятие их. В конце концов возникают интуиции, соответствующие тем требованиям, которые должны быть выполнены, прежде чем социальные деятельности могут выполняться гармонично; и эти интуиции получают свое наиболее абстрактное выражение в утверждении, что свобода каждого ограничивается только подобною же свободою всех. Здесь мы находим двоякий дедуктивный источник для этого основного принципа. Он первоначально может быть выведен из условий, предшествующих целостной жизни в ассоциированном состоянии; затем он также может быть выведен из тех форм сознания, которые создаются посредством переделки человеческой природы в соответствии с общественными условиями.

§ 328. Достигнутые путем дедукции заключения согласуются с теми, к которым нас привела индукция. Накопление опытов побудило людей установить законы, гармонирующие с различными выводами, вытекающими из принципа равной свободы.

Жизнь, хотя ею пренебрегали на войне, давно приобрела священный характер во время мира; все ущербы, наносимые физической целости, даже пустячные, стали рассматриваться, как проступки. Рабство, почти повсеместно существовавшее в старину, по мере развития цивилизации постепенно смягчалось, а в наиболее передовых обществах помехи движению и перемещению исчезли. Равные притязания людей на свободное пользование светом и воздухом, первоначально игнорируемые, теперь вынуждаются законом; и хотя во время значительного господства военной деятельности право собственности на землю превращалось в право собственности вождей и королей, однако теперь, при развитии индустриализма, стала признаваться истина, что частная собственность на землю подчинена верховной собственности со стороны общества и что поэтому каждый гражданин скрытым образом обладает законным притязанием на участие в пользовании землею. Право собственности, в которое бесцеремонно вмешивались в старину, когда права на жизнь и свободу мало уважались, стало поддерживаться все лучше и лучше по мере развития обществ. Закон все более успешно стал поддерживать право на вещественную собственность, а в новые времена стал признавать и поддерживать права на невещественную собственность. Законы о патентах, о перепечатке, законы против пасквилей постепенно становились все более влиятельными.

Таким образом, в то время как в нецивилизованных странах и на ранних ступенях развития цивилизованных обществ индивидууму приходится защищать свою собственную жизнь, свободу и собственность, как он умеет, на более поздних ступенях развития общество, через посредство правительства, все более и более принимает на себя эту защиту. Стало быть, если только не сказать, что первичный беспорядок был лучше, нежели сравнительный порядок, поддерживаемый в настоящее время, то придется допустить, что результаты оправдывают утверждение этих главных прав и подкрепляют доводы, посредством которых результаты эти выведены.

§ 329. Аналогичный характер и значение имеет одно побочное подтверждение. Общество, рассматриваемое в своем корпоративном составе, постепенно усваивало долг охраны прав каждого человека от насилий со стороны других людей; в то же время оно само постепенно перестало нарушать права личности, как делалось им прежде.

У нецивилизованных народов, а в старину и у цивилизованных, право дарения или отвергалось (то обычаем, то законом), или же значительно было ограничено; но по мере роста индустриализма и свойственных ему социальных форм ограничения права дарения уменьшались и у большей части промышленно-организованных наций почти исчезли. В грубых обществах правитель обыкновенно вмешивается в право свободного обмена: он монополизирует, ограничивает, запрещает; но у более развитых обществ внутренний обмен испытывает гораздо меньше вмешательства, а в нашем собственном обществе вмешательство далее в дело внешнего обмена ничтожно. В течение многих столетий во всей Европе государство надзирало за промышленностью; подданным говорили, какие способы они должны усваивать и какие продукты производить, но теперь, исключая регламентации, относящейся к охране интересов служащих, право производить что угодно и как угодно не испытывает помехи. Первоначально верования и обрядности устанавливались властями; постепенно такие предписания стали убывать, и теперь в наиболее подвинувшихся вперед обществах каждый может верить или не верить, поклоняться или не поклоняться, как ему угодно. То же относится к правам свободы слова и печати. Первоначально они отрицались и стремление к ним наказывалось; постепенно они достигли законного признания.

Одновременно с этим правительства также перестали вмешиваться в другие роды частной деятельности. Некогда они предписывали род и качество пищи и число блюд. Людям ниже известного ранга запрещалось носить платье известных цветов, надевать меха, вышитые материи и галуны; указывалось, какое оружие они могут носить; кто может, а кто не может иметь серебряную посуду и кто вправе носить длинные волосы. Даже забавы подвергались контролю. Игры разного рода запрещались, а в других случаях известные упражнения предписывались. Но в новые времена это вмешательство в индивидуальную свободу прекратилось; право иметь привычки по своему вкусу молчаливо было допущено.

Здесь также, если только мы не станем утверждать, что законы против роскоши и им подобные должны быть восстановлены и что свобода приобретения, обмена, промышленности, убеждения и слова может с пользою быть упразднена, – если мы не скажем всего этого, то придется допустить, что выводы, извлеченные из формулы справедливости, прогрессивно оправдывались тем, что пренебрежение ими оказывалось гибельным.

§ 330. Еще один ряд индуктивных подтверждений, пока не указанный, состоит в фактах, доставляемых политическою экономиею.

Она учит нас, что вмешательство в торговлю посредством запрещений и премий гибельно и что закон равной свободы исключает как то, так и другое, признавая это злом. Политическая экономия приводит к выводу, что спекулянтам надо предоставить орудовать на рынках, как им угодно; и основной принцип справедливости утверждает, что они вправе поступать так. Наказания за взимание роста, как доказала политическая экономия, вредны; закон равной свободы также отрицает их как правонарушения. Рассуждения политикоэкономов показывают, что машины полезны народу в широком смысле слова, а не причиняют ему вреда; сообразно с этими выводами закон равной свободы запрещает попытки ограничить применение машин. Одно из установленных положений политической экономии состоит в том, что заработная плата и цены не могут быть с пользою искусственно регулируемы; точно таким же очевидным выводом из закона равной свободы является тот, что регламентация заработной