Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

значительной степени зависят от полевого труда, не видят в этом утверждении особого смысла. По словам Рокиах, которая регулярно работает на пересадке и жатве риса, «если они не хотят нанимать машину, они могут нанять селян – людей, ищущих работу, достаточно». Ещё одна женщина, Росни – вдова, которой в Седаке многие восхищаются за её трудолюбие, – считает, что людей, нанимающих комбайны, «интересует только скорость». Как и другие селяне, она имеет в виду, что крупные хозяева готовы пожертвовать благосостоянием деревенской бедноты ради того, чтобы собрать свой рис на два-три дня раньше. Наёмным работникам в деревне совершенно понятно, что богатые используют комбайны не в силу необходимости, а потому, что стремятся к удобству и скорости.

Если копнуть глубже, то обнаружится, что богатые видят в нехватке рабочей силы в Седаке не просто обезличенную статистику, демонстрирующую, что работы слишком много, а рук для её выполнения недостаточно. Вовсе нет: для богатых вопрос заключается в том, действительно ли бедные хотят работать. Типичным выразителем этой точки зрения является Хаджи Салим, имеющий три жены, трактор, грузовик и множество релонгов рисовых полей. В нашей беседе ему приходится признать, что «бедняки едва справляются с тяготами», что «в их жизни нет места роскоши (оран сусах бертахан саджа, мевах так ада)», но он тут же добавляет, что они не станут работать: «Это лентяи (пеньеган пун), они не желают работать; им и так всего хватает, поэтому они не будут работать. В прежние времена кое-кто из них не имел даже сломанного велосипеда, а теперь у них есть мотоциклы (Сетенгах-сетенгах так ада герек бурук пун маса дулу, ла ' на ада мото)»[304]. Это мнение разделяет и Фадзил, лидер ОМНО, имеющий 8,5 релонга земли: «Селяне не появляются на работе, они говорят, что у них лихорадка, что идёт дождь, [но] они ленивы, они отправляются поесть пирожные в кафе или уходят с работы пораньше, чтобы сходить на рынок за рыбой. Потому-то наш рис и пропадает. Они ленивые – кто-то в большей степени, кто-то в меньшей; у них есть по два-три релонга для себя, а работать они не очень-то хотят. Зато машина работает надежно и быстро». Когда к такой постановке вопроса добавляется утверждение о нехватке рабочей силы, оказывается, что на тех, кто использует комбайны, вообще не лежит никакой вины. Ими движет не просто стремление увеличить свою прибыль – они ещё и спасают свой урожай риса, которому угрожает безынициативность местных работников. Любой предприниматель Викторианской эпохи мог бы позавидовать настолько уважительному оправданию собственного поведения.

Стоит отметить, что такие представления находят широкую поддержку и поощрение среди чиновников. Например, глава подокруга (пенхулу) Абдул Маджид утверждает, что селяне не хотят работать: «Люди говорят, что они высокомерны, что они отказываются работать (Оран ката сомбон, тарик дири), что если плата не будет высокой, они даже не появятся. Они хотят [работать] только за высокую плату. С селянами непросто (Оран кампун паях)»[305]. Единственное отличие представлений Абдул Маджида от взглядов Фадзила или Хаджи Салима заключается в том, что высота его должности позволяет ему говорить более глобально о деревенских жителях в целом (оран кампун), не проводя никаких различий между ними. В заключение он сравнивает этих несговорчивых селян с комбайном, который, по словам Абдул Маджида, «быстр, дёшев, и его не нужно кормить». Примерно те же настроения звучали на ежегодном собрании членов Ассоциации земледельцев из Седаки и близлежащего Сунгай-Тонкана, на котором присутствовали почти исключительно преуспевающие хозяева. Исмаил Аршад, депутат парламента от ОМНО по этому избирательному округу и представитель правящей династии Кедаха, выразил их прямо и открыто: «Люди не хотят работать за плату, как раньше. Они работают только по утрам, а потом срываются с места и возвращаются домой (Керджа паги саджа, чабут, балек румах)». Басир, лидер ОМНО в Седаке, искренне согласился с этими словами: «За такими людьми трудно уследить; они забираются на кокосовые деревья [чтобы избежать работы]; им нельзя верить». Чиновники и их состоятельные сторонники не имеют разногласий по этой вопросу: с одной стороны, имеются наемные работники – ленивые, бесцеремонные и не заслуживающие доверия; с другой, имеется идеальный работник – комбайн: экономичный, надежный и быстрый.

Состоятельные жители Седаки хоть и признают, что наемный труд уходит в прошлое, но едва ли станут драматизировать ущерб. Как отмечает Хамид, в селе не так много жителей, чей доход зависит исключительно от наемных заработков. В то же время нет ничего особенно удивительного, что люди, на которых пришелся основной удар механизации, говорят об этом не настолько хладнокровно. В оценках ситуации, которые появляются в их рассказах о стремительном падении доходов за последние три года, постоянно возникает яростная тональность. Следующие слова Рокиах могут служить высказыванием от имени большинства представителей этой группы: «Люди не смогут зарабатывать, если появятся машины и всё у них заберут. Богатые получают больше прибыли, а бедные проигрывают. Вам не удастся заработать и десяти центов. Искать работу бесполезно – её теперь вообще нет»[306]. Хамзах выражается более лаконично: «Нас уничтожают». А завершает эту апокалиптическую картину Тощий Мат: «Появились машины, и что теперь будут есть малайцы? Машины могут отобрать всё». Речь, разумеется, идёт не о голоде, на который намекают слова Мата, а о выборе между жизнью в постоянной нужде в деревне и альтернативой – для молодых – в виде отъезда навсегда или на половину года. Дурные предчувствия селян лишь усиливаются из-за нарастающей тенденции к посеву риса разбросным способом. Именно так действуют крупные земледельцы, переходящие к такой технике на части своих полей или вообще на всех своих землях, что устраняет необходимость в пересадке риса[307].

Подобно тому, как крупные земледельцы видят в «нехватке рабочей силы» человеческую, а не статистическую проблему, бедные видят в появлении комбайнов проблему человеческую, а не техническую. Если богатые полагают, что основную вину за проблемы с рабочей силой несут бедные, то последние возлагают основную вину за механизацию на богатых. На первый взгляд, ответственность за появление комбайнов вполне убедительно можно возложить на кого-то другого, например, на власти, которые стимулируют их использование, и на синдикаты, состоящие в основном из китайских бизнесменов, которые приобретают и применяют такую технику. Однако подавляющее большинство деревенских бедняков сходится во мнении, что вина лежит на тех, кто нанимает комбайны. В ответ на мой вопрос, виновата ли МАДА, Тощий Мат ответил так: «Виноваты не власти, а жители деревни: это они заказывают и используют машины. Если бы они отказались ими пользоваться, машины бы не появились. Как