Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

фактов, когда требуется установить, какое количество арендаторов действительно лишилось своих хозяйств полностью или частично при переходе на внесение арендных платежей авансом. Соответствующие оценки для Седаки варьируются от максимума порядка десяти хозяйств до минимума в три-четыре хозяйства. Более высокий показатель ближе к общему мнению жителей деревни, тогда как к более низкой оценке склоняется горстка состоятельных селян. Похоже, что разрешить этот вопрос невозможно. Например, Разак когда-то арендовал по традиционной схеме пять релонгов у своего старшего брата, живущего за пределами Седаки, но в 1972 году тот объявил, что забирает эту землю обратно, чтобы отдать её в обработку своему сыну. Разак утверждает, что его брат использовал это решение как предлог, чтобы согнать его с земли, и в качестве доказательства приводит следующий факт: через два сезона его брат опять сдал землю новому арендатору, причём плату требовалось внести заранее. Эта история правдоподобна отчасти потому, что отказ арендатору ради передачи земли собственному ребёнку является одним из немногих способов вытеснения арендатора, который считается законным. Именно по этой причине такое решение часто рассматривается как уловка, используемая землевладельцами, которые хотят действовать незаметно. Однако как в этом деле, так и во многих других, где землевладелец утверждает, что арендатор просто решил отказаться от земли, не может быть никакой уверенности в фактах. Так или иначе, «оценка ущерба», связанная с переходом к схеме сева тунаи имеет значительный масштаб, если прислушаться к мнению большинства жителей деревни, и относительно мизерный, если услышать точку зрения нескольких самых богатых.

Для тех, кто сдаёт в аренду сколько-нибудь значительные площади земли, преимущества системы сева тунаи очевидны. Поскольку арендная плата больше не выражается в рисовых эквивалентах, доход землевладельца больше не оказывается заложником отпускных цен производителя. Если цена на рис растёт, в следующем сезоне денежную арендную плату можно просто повысить, а если она снижается, то арендатору придётся смириться с убытками. Разумеется, в рамках новых договорённостей арендная плата, внесённая авансом, поступает на пять или шесть месяцев раньше, что позволяет землевладельцу использовать капитал гораздо дольше. Прежде всего система сева тунаи позволяет избежать споров и конфликтов в момент обмолота, если урожай был испорчен или случился неурожай. Установление причины неудачного урожая всегда было сложной задачей: то ли это произошло из-за небрежности земледельца, и в этом случае ему не полагалось никаких отступных, то ли это случилось из-за погоды или вредителей – в таких случаях отступные обычно оговаривались. Установление размера отступных также приводило к обмену язвительными обвинениями, в результате чего обе стороны зачастую чувствовали себя несправедливо обделёнными. Теперь же землевладельцу не требуется даже видеть свои поля или выслушивать вызывающие сомнения мольбы арендаторов после неудачного сезона. Недовольному арендатору остаётся только один вариант: отказаться от аренды.

Те, кто принимает точку зрения землевладельца, естественно, в восторге. Камил, сам являющийся крупным арендатором, но имеющий весьма скромную ставку арендной платы (120 ринггитов за релонг в сезон), отмечает, что при старой системе сева пади было распространено «жульничество» (Маса сева пади, пеньева болех типу, сенан-лах!)[291]. Обман мог принимать разнообразные формы: урожай можно было тайно собрать ночью до официального начала уборки, при ослабленном надзоре можно было унести часть зерна во время уборки, небрежный обмолот позволял оставить много риса на стеблях, которые затем можно было подобрать и забрать себе, а главное, надуманные заявления о порче урожая могли покрыть любые из этих ухищрений и тем самым привести к снижению арендной платы. Арендаторы, несомненно, играли с огнём, прибегая к подобным стратегиям: если их использование заходило слишком далеко, арендатора могли прогнать с земли. Однако в условиях системы сева тунаи все эти уловки попросту не имеют значения. Хаджи Салим, очень крупный землевладелец и предприниматель, живущий неподалеку от Седаки, ясно даёт понять, что внесение денежной аренды авансом обеспечивает определённый элемент трудовой дисциплины. По его словам, «эти люди [арендаторы] – прохвосты (оран ини джахат)»[292]. До появления системы сева тунаи, добавляет Хаджи Салим, они могли небрежно обрабатывать землю, а затем требовать снижения арендной платы, утверждая, что рис повредили черви или гусеницы. Однако теперь, «если они вносят деньги вперёд, то им приходится тщательно ухаживать за посевами, тут уже просто не забалуешь. Им приходится относиться к делу чуть более серьёзно (Калу баги дуит дахулу, депа кена джага куат, так болех маин-маин саджа, кена амбит берат сикит)».

Недостатки системы сева тунаи для арендаторов столь же ощутимы, как и преимущества для землевладельцев. Наиболее плачевным знанием об этих недостатках обладают, конечно же, те, кто фактически лишился арендуемых земель, когда внедрялся переход к системе сева тунаи. И даже для большинства арендаторов, которым удалось вовремя собрать деньги, издержки оказались значительными. Как правило, они делали займы под залог золотых украшений своих жён (большинство из них получили украшения в подарок от родителей при вступлении в брак) и платили 2 % в месяц ломбарду в Яне, надеясь на то, что после сбора урожая золото удастся выкупить. Если урожай риса был хорош, такая схема была незначительным неудобством, если урожай был плох, возникал финансовый кризис[293]. Драгоценностей можно было лишиться, главе семьи приходилось уезжать из деревни, чтобы найти работу в каком-то другом месте, либо могло попросту происходить накопление долгов. По мере всё большего распространения системы сева тунаи, она также оказывала незаметное, но при этом неоспоримое воздействие на другие формы аренды. Те, кому посчастливилось обладать соглашениями, по которым арендная плата вносится после сбора урожая, а следовательно, в принципе подлежит обсуждению, всё реже охотно пользуются этой привилегией, опасаясь, что в ответ землевладелец перейдёт на предоплату[294].

Главное возражение, выдвигаемое арендаторами, заключается попросту в том, что арендная плата является фиксированной и не зависит от урожайности риса в конкретный сезон, то есть от платежеспособности арендатора. По их утверждению, «невозможно принимать это в расчёт, невозможно торговаться, невозможно достичь компромисса, ничего невозможно сделать (Як болех рудинглеан, так болех тавар-менавар, так болех толак ансур, так болех апа-апа)». Это не просто констатация факта, представленная в безличной манере. Вот какая фраза чаще всего звучит по поводу системы сева тунаи – настолько часто, что она стала почти лозунгом: «Если рис погиб, это твой [арендатора] недосмотр (Пади росак, хан пунья пасал)». Фраза эта произносится с жестами и мимикой, подражающими бездушному землевладельцу, который сообщает арендатору о суровых реалиях жизни. Разумеется, подтекст этого высказывания предполагает, что любого уважающего себя землевладельца должно беспокоить состояние риса, растущего на его земле, а следовательно, и положение дел у его арендатора.

Таким образом, большинство жителей деревни полагают,