Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

что ему это обойдется, – его больше заботит то, в чём он видит моральные проступки просящих о помощи. Точно так же, как в историях Разака и Хаджи Метлы, здесь присутствует некое высказывание о том, какими должны быть достойные и подобающие социальные отношения.

Поразительна и присутствующая в этих мнениях попытка «расположить» людей с точки зрения как их актуального экономического статуса, так и их социальной репутации. Пак Ях издевается над первыми лицами деревни за преднамеренное искажение «фактов» бедности и богатства в угоду собственным целям. А Хаджи Кадир прилагает немало усилий, чтобы показать, почему многие бедняки сами виноваты в своей бедности, и отличить реальные лишения от притворных. По мере дальнейшего изложения материала читателю станет более понятно, почему эта борьба за «факты» с необходимостью выступает настолько важной особенностью диалога между богатыми и бедными в Седаке.

Две субъективные классовые истории «зелёной революции»

В основе социального опыта класса лежит нарастание специфического для отдельных групп и разделяемого ими понимания истории – именно это понимание и отличает один класс от других. В совокупности эти представления формируют общее мировоззрение, которое воплощает как нормы справедливости, так и их применение к событиям прошлого и настоящего. Например, мы можем охватить значительную часть мировоззрения различных классов во Франции, изучив их взгляды на основные водоразделы истории этой страны: революции 1789 и 1848 годов, Парижскую Коммуну, Народный фронт, режим Виши и события мая 1968 года. В микроскопическом мире Седаки такой исторический водораздел определяется сдвигами в производственных отношениях, связанными с переходом к двойным урожаям. Решающий для классовых отношений характер этим сдвигам придает попросту тот факт, что их воздействие обозначило победителей и проигравших преимущественно по классовым признакам. В качестве некоего набора исторического опыта они предоставили как основание, так и повод для негласной борьбы между богатыми и бедными.

Несмотря на болезненные неудачи, которые бедные претерпели за последние несколько лет, речь не идёт о том, что в долине реки Муда развернется классовая война – сейчас или в обозримом будущем. Напротив, перспектива заключается в продолжении той классовой борьбы, того спорадического сопротивления и тех словесных баталий, которые мы уже наблюдали. Эскалация маловероятна в силу нескольких причин. Во-первых, невозможно отрицать, что почти половина деревни стала жить лучше, чем до перехода к двойным урожаям. Какими бы ни были остаточные проявления недовольства и страхи этих людей, их, в общем и целом, можно считать победителями. Во-вторых, те, кто уже увидел, как изменились их судьбы, редко находятся на грани кризиса, угрожающего их средствам к существованию или их самообеспечению. Сценарии, с которыми они сталкиваются: необходимость затянуть пояса, временная и постоянная миграция, балансирование на грани нищеты в деревне – безусловно, болезненны, однако они не напоминают те драконовские решения, с которыми сталкиваются крестьяне в Индонезии или Индии. В-третьих, для социальной структуры Седаки и других деревень Кедаха не свойственны выраженные и резкие контрасты между небольшим монополистическим классом землевладельцев, с одной стороны, и значительной недифференцированной массой бедных крестьян, с другой. Перед нами не та ситуация, которая существовала в мексиканском штате Морелос в 1910 году[287]. В Седаке социальная стратификация не представляет собой сеть, неразрывную сверху донизу, однако она достаточно разнообразна, чтобы препятствовать формированию внушительного легиона жертв. Потенциальную в ином случае остроту конфликта смягчает наличие сторонних и нейтральных игроков. Наконец, действительно присутствующий локальный конфликт ещё больше смягчается тем обстоятельством, что практически у всех производителей риса, несмотря на их классовые антагонизмы, имеются определённые общие интересы, такие как политическое доминирование малайцев и высокая субсидированная цена на рис-сырец. Все эти факторы способствуют тому, что классовая борьба принимает «тривиальные» формы, а не превращается в бушующий пожар.

Учитывая все эти уточнения, теперь мы можем обратиться к краткому рассмотрению социальной истории «зеленой революции» в Седаке в классовом разрезе. Нас будет интересовать вопрос о том, каким образом каждое из масштабных изменений в производственных отношениях переживалось и интерпретировалось богатыми и бедными – победителями и проигравшими. Из этих интерпретаций, которые можно рассматривать в качестве двух классовых контрапунктов к экономическим фактам, представленным в предшествующей главе, должна возникнуть и возможность построения картины классовых отношений в деревне.

Двойные урожаи и двойная перспектива

На сегодняшний день существуют десятки исследований, посвященных последствиям перехода к двойным урожаям в регионе Муда, и многие из этих работ достаточно проработаны. Практически во всех из них уделено внимание производству, доходам и экономическому росту, что отражает интересы международных организаций-доноров и малайзийского государства. Если рассматривать эти работы в совокупности, то может сложиться впечатление, что в них предлагается более или менее исчерпывающее описание последствий «зелёной революции» в Кедахе.

Однако нас едва ли должно удивлять, что общая оценка двойного цикла рисоводства реальными участниками этой драмы по тональности и содержанию значительно отличается от официальных описаний. В конечном итоге, у этих участников имеются собственные узкие и непритязательные интересы. Не стоит удивляться и тому, что точка зрения обеспеченных людей с неизбежностью резко расходится с точкой зрения бедняков. В ответах сельских жителей на вопрос о воздействии двойных урожаев обнаружится некая ядерная зона общего согласия, которая перетекает в зону разногласий, а также зону различий во взглядах. Именно в этих двух последних зонах имеет решающее значение категория класса.

С тем, что вместе с двойными урожаями пришли некоторые благоприятные изменения, согласны практически все. Люди отмечают такие моменты, как реконструкция и починка домов, появление во многих относительно обеспеченных домохозяйствах мотоциклов, которые до 1972 года были только у двух самых богатых жителей деревни, возможность посещать Алор-Сетар и живущих неподалеку родственников благодаря новым дорогам и автобусному сообщению. Но главное новшество, которое полностью затмевает все эти приятные удобства, заключается в том простом факте, что впервые за то время, о котором существует актуальная память селян, практически у каждого имеется достаточно риса, чтобы питаться им в течение всего года. Возможность напомнить об этом не упускают даже зажиточные обитатели Седаки, ведь они помнят неурожаи, когда запасы заканчивались даже у них. А для бедняков, конечно же, был полностью искоренен главный страх, который всегда мучил крестьянство, и это первое, что приходит им на ум: «Даже бедные теперь могут продержаться, у них есть чем питаться» (Дуллах), «Риса здесь достаточно» (Сукур), «Рис никогда не переводится» (Вахид). Звучащие затем жалобы бедняков на трудности последнего времени следует рассматривать именно на фоне этого кардинального достижения. И всё же было бы тщетно искать в кипах официальных документов какое-либо признание того единственного результата двойных урожаев, который стоит выше всех остальных, когда речь идёт о крестьянах.

За рамками этой