Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

изобретатель консервирования, был вознагражден более скромно, получив 12 тысяч франков от Французского общества поощрения промышленности, основанного Наполеоном. Разумеется, не всем британским изобретателям повезло так же, как Аркрайту или Уатту, но успех приходил к ним достаточно часто для того, чтобы в стране сохранялся постоянный интерес к изобретательству. Кажется, континент сильнее страдал от дефицита смелых предпринимателей, нежели от дефицита изобретателей. На континенте явно не хватало таких промышленников, как Веджвуд, Кроуши, Болтон или Стратт, в принципе не создававших новых технологий, но способных распознать потенциал чужих изобретений и принимавших энергичные меры к их освоению. Спорно, что Великобритания имела абсолютное преимущество в изобретателях и предпринимателях, она обладала относительным преимуществом в предпринимателях и квалифицированных работниках, и, соответственно, импортировала изобретения и изобретателей, одновременно экспортируя предпринимателей и мастеров в индустриальные анклавы на континенте[151]. До 1860 г. в числе крупнейших промышленников на континенте мы видим такие имена, как Джон Кокрил, Исаак Холден, Сэмюэль Листер и Уильям Малвени. Переселение технически искушенных и предприимчивых британцев на континент свидетельствовало не только о существовании неравновесия в первой половине XIX в., но и о работе уравновешивающих сил, обеспечивавших передачу технических новинок от лидеров к отстающим. Пока сохранялось это неравновесие, Великобритания пожинала квазиренту, источником которой служило ее временное преимущество. Этим объясняется запрет на трудовую эмиграцию квалифицированных рабочих (отмененный в 1825 г.) и на вывоз машин (отмененный в 1843 г.), хотя ни одна из этих мер не была особенно эффективной. Временное лидерство Великобритании в годы промышленной революции не отличалось от других периодов, когда европейский регион обладал временным техническим преимуществом над другими частями света. Невзирая на усилия, предпринимавшиеся властями лидирующего региона, европейские технические знания быстро становились достоянием других народов.

Как нам объяснить концентрацию технологических достижений в таких темпоральных (временных) кластерах, как промышленная революция? Если инновации возникают случайным образом и независимо друг от друга, то следует ожидать их более-менее равномерного распределения по времени. Различие между промышленной революцией и прежними кластерами технических изменений заключалось в той степени, в которой инновации влияли друг на друга. Во-первых, работал эффект подражания: многие пытались повторить успех Джеймса Уатта и Ричарда Аркрайта, достигших славы и богатства. Изобретения и усовершенствования приобрели, по крайней мере в некоторых кругах, респектабельность. Во-вторых, действовал эффект комплементарности: успешное решение одной проблемы почти всегда приглашало к следующему шагу, вдохновляя изобретателей на дальнейшую работу. Собственно, многие самые полезные изобретения представляли собой не более чем радикальные модификации прежних идей: это относится и к кортовскому процессу пудлингования и прокатки, и к двигателям Уатта и Тревитика, и к мюль-машине Кромптона. Ни одна из этих теорий типа «из одного вытекает другое» не в состоянии объяснить факт промышленной революции. Они лишь объясняют хронологическое распределение инноваций: в тех случаях, когда новаторы оказывают друг на друга серьезное влияние, весьма вероятна концентрация успешных изобретений в темпоральных кластерах. Как показали Массон и Робинсон (Musson and Robinson, 1969), такие кластеры могут возникать в тех случаях, когда непрерывное взаимодействие – так сказать, «перекрестное опыление» – изобретателей, ученых и предпринимателей порождает критическую массу инноваций. Разумеется, феномен кластеров наблюдается не только в технической сфере: на память сразу же приходят голландская живопись XVII в. и австрийская музыка XVIII–XIX вв. Хотя таланты могут появляться через равномерные промежутки времени, это, несомненно, не относится к возможностям их реализации. В 1770–1830 гг. в Великобритании почти не было значительных художников. Если не считать кластера писателей и поэтов-романтиков, ключевую роль играли инженеры, ученые и политэкономисты.

Сферой, практически выпавшей из поля зрения исследователей, занятых поисками ответа на вопрос «почему Англия была первой?», является политическая экономия технических изменений. В эпоху промышленной революции многие, разделяя заблуждение, существовавшее в течение столетий, опасались того, что машины лишат людей работы[152]. Более обоснованным был страх перед убытками, угрожавшими почтенным фирмам в механизировавшихся отраслях. Во многих сферах – от надомного ткачества и гужевых перевозок до кузнечного дела – промышленная революция вынуждала фирмы играть по ее правилам или выходить из дела вследствие конкуренции. Сопротивление инновациям с большей вероятностью исходило со стороны существующих фирм, нежели со стороны рабочей силы (хотя в случае ремесленников и ткачей-надомников это различие, вероятно, было не очень четким). Технический прогресс уменьшает богатство обладателей капитала (денежного или гуманитарного), который связан со старыми технологиями и с трудом поддается переводу в новые технологии. Поэтому наиболее сильное сопротивление наблюдалось в таких старых отраслях с интенсивным использованием навыков, как набивка и отделка шерстяных тканей.

Сопротивление инновациям усугублялось тем фактом, что выгода от инноваций в эпоху промышленной революции доставалась потребителям (которым очень трудно сплотиться ради совместных политических действий), а издержки обычно несло сравнительно небольшое число людей, во многих случаях уже имевших свои организации или знавших друг друга и живших в одной местности. Проигравшие могли либо прибегать к экстралегальным методам (бунты, уничтожение машин, личное насилие против новаторов), либо пытаться остановить технический прогресс с помощью политической системы. Так или иначе, насаждение технического прогресса порой выливалось в социальную борьбу, и решения, которые должны были выноситься рыночными силами, отдавались на откуп политикам и судьям. В этом отношении технические изменения были аналогичны свободной торговле. Вследствие рассеянности выгод и концентрации издержек свободная торговля всегда находилась под угрозой и обычно сохранялась на протяжении недолгого времени. И несмотря на то, что нам известно, какие силы стоят за наблюдаемыми процессами, всегда трудно предсказать последствия или хотя бы полностью разобраться в причинах конкретного исхода. Ясно лишь то, что в 1750–1850 гг. британская политическая система неизменно принимала сторону победителей – это касалось и технического прогресса, и во все большей степени свободной торговли. Накануне промышленной революции большинство активов британского правящего класса было вложено в недвижимость и в сельское хозяйство; фабрики и машины ничем ему не угрожали.

Опять же, различие между Великобританией и континентом представляло собой вопрос степени, заключаясь в мелочах. Известны многочисленные примеры агитации против машин в Великобритании до и во время промышленной революции. В 1551 г. парламент запретил механические ворсовальные станки, применявшиеся при отделке шерстяных тканей. Гильдия чулочников так яростно сопротивлялась внедрению вязальной рамы Уильяма Ли (1589), что ее изобретатель был вынужден покинуть Великобританию. В 1638 г. король наложил запрет на использование в Великобритании лентоткацких станков. «Челнок-самолет» Джона Кея (1733) вызвал ожесточенное противодействие со стороны ткачей, опасавшихся потерять средства к существованию. В 1768 г. 500 пильщиков напали на механическую лесопилку в Лондоне. Жестокие бунты сотрясали Ланкашир в 1779 г., а в 1792 г. была сожжена манчестерская фирма, первой освоившая механический ткацкий станок Картрайта. Утверждается, что ее разрушение «на несколько лет задержало развитие