Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

предлогом, что он продал несколько прялок «Дженни» прежде, чем получил патент. Аркрайт после долгого и разорительного судебного процесса в 1785 г. лишился всех своих патентов – одновременно с Арганом. Также и Теннант из-за несоблюдения формальностей утратил патент на отбеливающую жидкость – хотя сохранил патент на отбеливающий порошок. Столетием спустя Дж. Б. Данлопу, изобретателю пневматической шины, было отказано в выдаче патента на том основании, что пневматический принцип уже использовался в малоизвестном патенте, полученном в 1845 г., хотя Данлоп, несомненно, пришел к этой идее самостоятельно. Несмотря на эти неудачи, Аркрайт, Теннант и Данлоп стали богатыми людьми. Впрочем, роль патентной системы при этом остается под вопросом, поскольку и Теннант, и Данлоп сумели нажиться, взяв патенты на второстепенные изобретения.

Тяжбы по поводу патентных прав могли подорвать креативность великих технических умов и разорить изобретателей. В число новаторов, погубленных патентными тяжбами, входили изобретатель «челнока-самолета» Джон Кей, инженер Джонатан Хорнблоуэр и Чарльз Гудьир, придумавший процесс вулканизации резины. Патентные войны Илая Уитни из-за «коттон-джина» привели к тому, что противники посадили его в тюрьму и едва не довели до банкротства. Впоследствии он утверждал, что тяжбы из-за «коттон-джина» обошлись ему дороже, чем он на нем заработал (Hughes, 1986, p. 133–134). Братья Фудринье, внедрившие в Великобритании бумагоделательную машину, в 1810 г. обанкротились и почти весь остаток жизни потратили на затяжные и дорогостоящие судебные процессы, связанные с патентами. Робинсон (Robinson, 1972, p. 137) утверждает, что британские судьи в целом не симпатизировали изобретателям и что двусмысленность законов приводила к полной непредсказуемости любой патентной тяжбы. Более того, изобретатели сталкивались с непростым выбором. С одной стороны, чем более подробной была патентная заявка, c тем большей вероятностью она была бы одобрена: закон требовал, чтобы заявка была достаточно четкой для того, чтобы третья сторона могла воспроизвести запатентованное устройство, исходя из одной лишь заявки. Однако разглашение слишком многих технических деталей не позволяло воспользоваться тайной как альтернативным способом защитить свое изобретение в случае отклонения заявки. Но несмотря на эти проблемы, отрицательный отзыв Робинсона о британской патентной системе не согласуется с тем фактом, что в 1770–1850 годах из 11 962 выданных патентов лишь 257 оспаривались в суде (Dutton, 1984, p. 71).

В особо важных случаях общество не считалось с патентной системой, награждая тех изобретателей, чья частная прибыль оценивалась как явно недостаточная по сравнению с социальной прибылью, полученной от их изобретений: так, парламент выдал специальные премии Томасу Ломбу, изобретателю шелкокрутильной машины, которому отказали в продлении патента, Сэмюэлю Кромптону, так и не получившему патент на свою мюль-машину, и Эдмунду Картрайту, у которого кредиторы отобрали патент на механический ткацкий станок. Шведу Джону Эриксону, внесшему решающий вклад в изобретение судового винта, но не сумевшему доказать свой приоритет, адмиралтейство выплатило 4000 фунтов. Генри Корт также лишился своих патентов из-за ряда финансовых неудач и получил небольшую пенсию, однако Ричарду Тревитику было отказано в аналогичной просьбе. В США законодательное собрание Южной Каролины наградило Илая Уитни 50 тысячами долларов за изобретение «коттон-джина». В дореволюционной Франции было принято назначать пенсии изобретателям устройств, признанных общественно полезными, и выдавать премии за конкретные начинания, такие как попытки синтезировать селитру, предпринимавшиеся в 1775–1794 гг. (Multhauf, 1971). С 1740 по 1780 год правительство выплатило 6,8 миллионов ливров изобретателям в виде субсидий и беспроцентных ссуд. Возможно, политика поощрения изобретателей была непоследовательной и порой сопровождалась коррупцией, однако она стимулировала изобретательство так же, как и патентная система[147].

Невзирая на несовершенство патентной системы, все другие формы защиты изобретений работали еще хуже. Изобретатели в принципе всегда могли сохранить свои разработки в тайне, однако по самой своей природе этот рецепт был применим лишь в немногих отраслях. Ричард Робертс полагал, что «никакой профессиональный секрет не будет долго оставаться секретом; кварта эля в этом смысле творит чудеса» (цит. по: Dutton, 1984, p. 108–111). Тем не менее такие попытки предпринимались. Бенджамин Хантсмен так старался сохранить в тайне свой способ выплавки стали в тигле, что некоторое время работал лишь по ночам. Генри Бессемер решил хранить в секрете одно из своих ранних изобретений – бронзовый порошок, – и не брать на него патент, так как считал, что его товар упадет в цене, если станет известен способ его изготовления (MacLeod, 1988, p. 95). При возможности сохранить секрет решение о получении патента представляло собой особенно сложную дилемму: для получения патента изобретатель должен был раскрыть все технические детали.

Особый интерес представляет собой феномен коллективных изобретений, на который обратил внимание Аллен (Allen, 1983). В тех случаях, когда технический прогресс опирается на эксперименты, являющиеся побочным продуктом инвестиций, когда он идет постепенно и когда новшества трудно запатентовать, может оказаться так, что фирмы захотят бесплатно делиться друг с другом информацией и совместно пользоваться полученными результатами. Подобное сотрудничество было скорее исключением, чем правилом, однако Аллен показывает, что в 1850–1875 гг. этот принцип практиковался в британской железоплавильной отрасли. Благодаря свободному обмену информацией удалось добиться значительного прогресса при разработке оптимальной конструкции доменной печи. Разумеется, даже в железоплавильной отрасли все, что возможно, патентовалось и все, что возможно, сохранялось в тайне. Коллективное изобретательство происходило в достаточно специфических условиях; в обычных обстоятельствах фирмы не разглашают той информации, которая может увеличить прибыль их конкурентов. Лишь в тех случаях, когда число фирм, участвующих в изобретательском процессе, невелико и они могут каким-либо образом избавиться от «безбилетников», фирмы могут принять соглашение о сотрудничестве и заключить взаимно обязывающие контракты, допускающие обмен технической информацией. В число разглашаемых сведений, как и можно ожидать, входят, как правило, те, которые не ставят под удар относительное преимущество фирмы над конкурентами. Однако сотрудничество между новаторами служит важным напоминанием о том, что патенты и право собственности на новую информацию не являются строго необходимыми условиями технического прогресса (Nelson, 1987, p. 79). Ландес (Landes, 1986, p. 614) утверждает, что большая, а может быть, и основная доля прироста производительности в фабричном производстве была результатом мелких, непатентуемых усовершенствований, и делает вывод о том, что патенты не являлись важным стимулом для изобретательства. При нынешнем состоянии наших знаний такое заявление выглядит преждевременным[148].

Значение патентной системы варьировалось от отрасли к отрасли. В целом, получение патентов шире практиковалось в отраслях с высоким уровнем конкуренции; кроме того, механические изобретения патентовались чаще, чем химические процессы. Также определенную роль играли состояние, уже имевшееся у изобретателя, и место его жительства. Патенты выдавались не только на изобретения, и не все изобретения патентовались. Как оценивает Маклеод (MacLeod, 1988, p. 145), девять из десяти патентов были взяты в отраслях, где