Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

Намного более значительный эффект на распространение новых технологий оказывает рыночная интеграция. В мире с высокими производственными издержками неэффективные и консервативные производители изолированы от своих более инновативных конкурентов. Мир с высокими транспортными издержками описывается экономической моделью монополистической конкуренции. Одна из особенностей такой модели заключается в том, что новатор и ретроград могут существовать бок о бок. В регионе, обслуживаемом новатором, пониженные производственные издержки, обеспечиваемые технологическими новшествами, оборачиваются сочетанием более высокой прибыли для производителя и более низких цен для потребителей. Однако ничто не в силах заставить ретроградов последовать примеру, и излюбленная модель экономистов, согласно которой выживают те, кто назначает самую низкую цену, перестает работать. Кроме того, высокие транспортные издержки делают возможным существование местных олигополий. Небольшое число фирм на рынке может способствовать заговорам, направленным против новых технологий, но по мере расширения рынка и увеличения числа фирм, имеющих доступ к данному рынку, организация и деятельность таких «антитехнологических картелей» становится все более затруднительной без поддержки со стороны властей. В Великобритании благодаря хорошему транспорту уровень конкуренции был намного более высоким, чем на континенте, и новая техника вытесняла здесь старую раньше и быстрее, чем в остальных странах. Задержка с распространением технологий в Британии была обычно связана с несовершенством новой техники, а не с некомпетентностью предпринимателей. Например, совершенствование механических ткацких станков и плавки с применением кокса заняло десятилетия, но как только их преимущества стали очевидными, эти новые технологии так же быстро и уверенно завоевали страну, как и мюль-машина и технология пудлингования и прокатки, усовершенствованные относительно быстро.

Тем не менее единые рынки и высокая степень коммерциализации не являются достаточным условием технического прогресса, в чем нас убеждает пример Римской империи и Китая при маньчжурских императорах. Это были коммерчески интегрированные экономики, в которых вместо технического прогресса происходил смитианский рост. Нидерланды в XVIII и XIX вв. – открытая экономика par excellence, обладавшая славными традициями мореплавания, высокоразвитыми коммерческими институтами и давней традицией свободной торговли – в годы промышленной революции отличались исключительно низкой креативностью. Представляется, что смитианский рост очень часто подменял собой рост, основанный на техническом прогрессе, хотя в иных случаях он создавал стимул и служил подмогой для технических изменений. При нынешнем состоянии знаний невозможно определить отношения между ними более точно. Так же не вполне ясна и природа отношений между конкуренцией и инновациями. Согласно гипотезе Шумпетера, на каком-то этапе уменьшение конкуренции может быть только полезно для инноваций. Хотя успехи Великобритании в годы промышленной революции не подтверждают эту точку зрения, исследователям предстоит выяснить, не может ли эта гипотеза объяснить тенденции, наблюдавшиеся после 1850 г.

В качестве причины промышленной революции часто называют британскую политическую систему. Возможно, самой выдающейся чертой Великобритании было то, что ее правительство состояло из владельцев собственности, назначалось ими и обслуживало их интересы. Экономисты утверждают, что без четко определенных прав собственности невозможна статичная эффективность. А как насчет технических изменений? Британское правительство и темп технического прогресса были очень слабо связаны друг с другом. Некоторые исследователи (McNeill, 1982) считают, что потребность государства в военной технике влечет за собой инновации, но в Великобритании мы этого почти не видим. Более важным было влияние патентного права на изобретательскую активность. В частности, Норт (North, 1981) утверждает, что патенты, позволявшие изобретателю получить основную часть социальной прибыли от своего изобретения, имели не меньшее значение, чем масштабы рынка. В этом отношении Великобритания намного опережала континент. Британская патентная система была создана в 1624 г., в то время как во Франции аналогичный закон был принят лишь в 1791 г., а большинство других европейских стран завело у себя патентное право лишь в начале XIX в. В США довольно неэффективная патентная система существовала с 1790 г., а формально Патентное бюро было основано только в 1836 г.

Насколько важную роль играла защита прав изобретателя патентами? Из экономической теории и исследований, проводившихся современниками, вытекает, что влияние патентной системы на темп технического прогресса носило неоднозначный характер и отличалось от отрасли к отрасли (Kaufer, 1989). Положительное стимулирующее влияние на изобретателей ex ante следует сравнивать с отрицательным влиянием на распространение новых знаний ex post, замедляющееся вследствие монополии, полученной изобретателем. Более того, технический прогресс может сдерживаться невозможностью развивать новые идеи в тех случаях, когда какой-либо конкретный компонент уже был запатентован кем-то другим[145]. Монопольная позиция, полученная изобретателем в качестве награды, может стать помехой для его дальнейшей работы, если она позволяет ему жить безбедно и не напрягаясь или если прибыль от новых изобретений грозит оказаться ниже возможных потерь, связанных с утратой монопольных прибылей (Kamien and Schwartz, 1982, p. 29–30). С другой стороны, патент может стать стимулом для следующих изобретений, если те используются для финансирования дополнительных исследований, что очень полезно в тех случаях, когда рынки капитала не благоволят новаторам.

Безусловно, некоторые великие изобретатели не сомневались в пользе патентов. Джеймс Уатт опасался того, что «жизнь инженера без патентов лишилась бы смысла», а Бессемер полагал, что «гарантии, предоставляемые патентным правом лицам, истратившим крупные денежные суммы… на разработку новых изобретений, обеспечили много новых и важных усовершенствований на наших заводах». Возможно, эти заявления были предвзятыми, исходя от людей, живших за счет патентов, и мы без труда отыщем высказывания других крупных изобретателей, свидетельствующие об их разочаровании патентной системой (Gilfillan, 1935, p. 93). Однако сам тот факт, что многие изобретатели предпочитали брать патенты на свои изобретения, невзирая на соответствующие издержки, свидетельствует о важной роли патентов. В тех странах, где не было патентной системы, об этом порой сожалели. Как писал Гете, «мы [немцы] относимся к открытиям и к изобретениям как к лично приобретенной собственности, достойной восхищения… но умные англичане посредством патентов превратили их в реальную собственность… [и] вправе пользоваться своими открытиями, пока те не приведут к новым открытиям и новым трудам. Как здесь не задаться вопросом – почему они опережают нас во всех отношениях?» (цит. по: Klemm, 1964, p. 173). Возможно, патенты также поощряли предпринимателей и инвесторов к сотрудничеству с держателями патентов и к предоставлению им венчурного капитала; есть свидетельства о том, что Мэтью Болтон, партнер Джеймса Уатта, инвестировал средства в его предприятие лишь после того, как получил гарантию, что его капитал будет защищен патентом (Scherer, 1984, p. 24).

Работа патентной системы как стимула к изобретениям была далеко не идеальной[146]. Суды не признавали патентных прав Харгривса под тем формальным