Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

в сотрудничестве с коммерчески мыслящими людьми, больше интересовавшимися прибылью, чем политическими или военными делами. В этом отношении преимущество Великобритании кажется самоочевидным. Однако оно неизбежно являлось эфемерным, так как законы природы, лежавшие в основе британских технологий, в XIX в. перестали быть тайной. Более того, Сирил Стэнли Смит (Smith, 1981, p. 36) предположил, что именно успехи Британии в металлургии (практически не связанные с научными открытиями) вынудили континентальных ученых к подведению под практику соответствующей теоретической базы с тем, чтобы со временем побить британцев на их собственном поле.

Формирование гуманитарного капитала в Великобритании до и во время промышленной революции определялось достаточно уникальным социальным окружением. К 1750 г. в Британии уже сложился своего рода «средний класс» – состоявший из грамотных и хорошо питавшихся людей, происходивших из торговой или ремесленной среды. Он дал стране большинство инициаторов крупных британских промышленных начинаний (Crouzet, 1985), и нет сомнения в том, что большинство креативных технических умов также в основном были выходцами из этого класса. Креативные личности искали применения своим талантам в промышленной сфере – главным образом из-за отсутствия альтернатив. Карьера на государственной и военной службе была недоступна для нонконформистов, как, в сущности, и для любого, не родившегося в богатой британской семье. Депутатам парламента и армейским офицерам приходилось покупать свои должности и вести роскошный образ жизни. Число профессионалов, находившихся на государственной службе, было невелико, а имперская бюрократия в 1800 г. еще пребывала в зачаточном состоянии. Более того, закрытый характер этого сословия заставлял талантливых людей, не принадлежавших к нему по праву рождения, стремиться добыть единственный ключ, дававший пропуск в политику, публичные школы и в землевладельческие круги: деньги. В том, что касалось социальной элиты, земельная элита, до 1850 г. контролировавшая политическую власть в стране, внесла незначительный вклад в промышленную революцию в смысле технологий и предпринимательства. Впрочем, она не оказывала ей сопротивления.

В числе вероятных факторов, определивших время и место промышленной революции, находится отношение образованной и грамотной элиты к техническим изменениям. Маклеод (MacLeod, 1988, ch. 11) недавно указывала на отсутствие прямого пути развития от Бэкона с его идеей о техническом прогрессе как средстве накопления богатства до промышленной революции. По ее мнению, в конце XVII в. отношение к изобретениям ухудшилось, получив более абстрактный и отвлеченный характер, и в работах экономистов и философов стало проступать беспокойство за судьбы оставшихся без работы в сочетании с ощущением британской второсортности. Технический прогресс занимает намного более скромное место в произведениях Юма и Адама Смита, чем у Бэкона и Бойля. Впрочем, к 1776 г. умонастроения снова изменились, и отсутствие у Адама Смита энтузиазма по поводу изобретений было крайне нетипичным для того времени. Маклеод интерпретирует факты в том смысле, что авторы находились под впечатлением технических достижений и ощущали потребность защитить их от хулителей и противников. Однако эта связь носила более сложный характер. Как мы неоднократно видели, ценности и отношение к изобретениям могли сильно различаться от места к месту и от эпохи к эпохе. Если в одних случаях настроения становились причиной достижений, то в других случаях дело обстояло наоборот. Об этом механизме, а именно о том, что бэконовские идеи прогресса находили все большее понимание у британской образованной элиты, становясь принципиальной предпосылкой для успеха промышленной революции, недвусмысленно говорит Маргарет Джейкоб (Jacob, 1988). Более того, она дает правдоподобное объяснение британского лидерства, показывая, что другие страны отставали от Великобритании в восприятии этих идей.

И все же преимущество, обеспеченное гуманитарным капиталом, очень непрочно. За некоторыми исключениями, первые британские изобретатели обычно были «дилетантами», не имевшими серьезного формального технического образования, и их гениальность проявлялась главным образом в механическом хитроумии. По воле судьбы большинство устройств, изобретенных в 1750–1830 гг., относилось к той сфере, в которой могли преуспеть талантливые любители. Создается впечатление, что во многих случаях британским изобретателям просто везло, хотя, как однажды заметил Пастер, Фортуна благоволит подготовленным умам. Технические достижения периода промышленной революции в хлопчатобумажной, железоплавильной и машиностроительной отраслях не требовали серьезного научного понимания соответствующих физических процессов. Когда же после 1850 г. потребовался более глубокий научный анализ, лидерство постепенно захватили немецкие и французские изобретатели, и основные прорывы в химии и материаловедении были совершены уже на континенте. Невзирая на успехи Бессемера, Перкина и Гилкриста с Томасом, «любительский» этап в истории техники к 1850 г. подошел к концу. Однако, пока он продолжался, Британия была на коне[142].

Другим фактором, обеспечившим технологический отрыв Великобритании в начале промышленной революции, было то, что из крупных европейских экономик только Британия имела относительно единый рынок, по которому легко перемещались товары и люди. По сравнению с европейским континентом Великобритания обладала превосходной внутренней транспортной системой. Каботажные морские линии, каналы и дороги складывались в сеть, равной которой не было ни в одной европейской стране, за возможным исключением Нидерландов. Транспорт в Великобритании сам по себе стал специализированной отраслью и оказался в ведении профессионалов, что повысило эффективность, скорость и надежность перевозок (Szostak, 1986). Более того, Великобритания отличалась политическим единством и отсутствием внутренних барьеров. Плата не взималась ни за речные перевозки, ни за пересечение рукотворных рубежей (в отличие, например, от Франции, где товары, перевозившиеся по стране, до революции облагались внутренними пошлинами). Благодаря новым технологиям строительства дорог и каналов, усовершенствованным в XVIII в., Великобритания получила интегрированную рыночную систему.

Какое отношение рыночная интеграция имеет к техническому прогрессу? Размер рынка влияет и на получение, и на распространение новых знаний. В 1769 г. Мэтью Болтон писал своему партнеру Джеймсу Уатту: «Нет смысла строить [ваши машины] только для трех графств; однако я нахожу более чем выгодным строить их для всего мира» (цит. по: Scherer, 1984, p. 13). Известный минимальный уровень спроса требовался для покрытия фиксированных издержек на конструирование и строительство. На очень маленьких и сегментированных рынках недостаточный спрос мог препятствовать распространению некоторых инноваций, включающих фиксированные издержки. Слова про «весь мир», вероятно, были преувеличением; в XVIII в. британский рынок был уже достаточно крупным для того, чтобы покрыть издержки изобретения. Адам Смит тоже полагал, что размер рынка и степень его интеграции носят решающий характер. Смит считал технический прогресс следствием специализации, а та зависит от разделения труда и, следовательно, от размера рынка. Если рабочие посвящают каждый свой день решению одной и той же задачи, то они с гораздо большей вероятностью найдут «более простые и быстрые способы выполнения своей конкретной работы». В подтверждение своей точки зрения Смит указывал на то, что «многие машины, применяющиеся на тех фабриках, на которых существует наиболее узкое разделение труда, первоначально были изобретены простыми рабочими»[143]. Все же,