Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

в словах, выражающих понятия скупости и высокомерия. Например, когда арендатор костерит землевладельца за повышение арендной платы, он может за глаза сказать, что собственник земли вымогает (текан) у него деньги или «поедает» (макан) его – но такие слова могут и не прозвучать. Однако арендатор почти наверняка обвинит землевладельца в скупости или жадности (кедикут, кикир, бахил, беркира, локек, тамак, керас хати, танкаи джеринг, халоба), а зачастую и в гордости или высокомерии (сомбон). Деревенский бедняк, чью просьбу о займе или благотворительном пожертвовании отверг его наниматель, в частной беседе может не сказать, что последний его притесняет, однако редко упустит возможность пожаловаться на его скупость и отсутствие стыда. Выражения, в которых формулируются эти закулисные обвинения, составляют ядро «народных» понятий эксплуатации в Седаке. В совокупности они воплощают нечто близкое к идеологии классовых отношений, причем эта идеология не является позицией, монополизированной деревенской беднотой, – в значительной степени её разделяют и богатые селяне.

Это повышенное внимание к скупости, характерное для малайского сельского общества, заметно хотя бы по историям, которые складываются в легенду о Хаджи Аюбе (Хаджи Метле). Не вызывает сомнений, что этот человек эксплуатировал своих соплеменников-малайцев, однако в центре внимания оказывается его непревзойденная скупость. В том, насколько часто обвинения в скупости звучат из уст деревенских жителей, мы уже могли убедиться в предыдущей главе. Когда Низам бин Хаджи Лах жалуется на притеснения (текан) своего землевладельца, он даёт им дополнительное объяснение, указывая на его скупость (беркира) и бессердечность (керас хати). Росни характеризует своего землевладельца как очень расчетливого или скупого (сангат беркира), и делать умозаключение о факте эксплуатации можно лишь исходя из его поведения. Рокиах после неудачного сезона не может рассчитывать на какое-либо снисхождения от своего землевладельца, который доводится ей братом, и также с горечью говорит о его бессердечности (керас хати). Таиб, сетуя на нынешние сложности с получением земли в аренду, как и другие крестьяне, называет причиной этого «жадность» (локек) землевладельцев. Яакуб, чьи доходы формировались наемным трудом, который в значительной степени ушёл в прошлое с появлением комбайнов, связывает их использование с тем, что нынешние крупные земледельцы отличаются «повышенной скупостью» (лаги кедекут). Ток Касим, отмечая, что благотворительность и большие кендури теперь случаются гораздо реже, объясняет это тем, что богатые стали более скупыми (сусах беркира ла'ни). Даже живущий за пределами Седаки богатый землевладелец Хаджи Наян, констатируя, что многим согнанным с земли арендаторам приходится уезжать из села, связывает их бедственное положение с действиями собственников земли, которые возобновили её обработку при помощи машин, поскольку теперь они «более расчётливы» (лаги сусах кира).

Ощутимые изменения в умонастроениях богатых селян и особая форма осуждения этих изменений для долины реки Муда явление не совсем новое. Вот что сообщал Мохзани бин Абдул Рахим в своём исследовании, посвященном кредитованию в соседнем штате Перлис незадолго до введения ирригационного двойного цикла земледелия:

«Всякий раз, когда в деревне заходил разговор о взаимопомощи и предложении денежных ссуд как одном из механизмов такого содействия односельчанам, редко удавалось обойтись без сетований на ухудшение кооперации между сельскими жителями и растущие трудности с получением займов на дружеских условиях. Такие заявления всегда сопровождались указанием на то, что жители деревни становятся всё более расчетливыми (беркира) в подходе к денежным вопросам.

При этом селяне неизменно обращали свой взор в прошлое, к тем, по их словам, „былым дням“, когда люди были всегда готовы предложить помощь»[346].

Что касается, собственно, Седаки, то в исследовании Кензо Хории, выполненном в 1967 году, присутствует более общее указание на «ослабление принципа взаимопомощи», а также упоминается следующий факт: «Система землепользования приближается к той стадии, на которой классовые аспекты отношений между землевладельцами и арендаторами становятся ярко выраженными»[347]. Таким образом, можно сделать обоснованный вывод, что звучащие сегодня обвинения в скупости не являются уникальным порождением «зеленой революции» – они выступают воплощением более длительной этической традиции, возникшей в ответ на давление коммерциализации. Однако воздействие механизации, несомненно, значительно обострило это недовольство и вознесло закулисный хор обвинений на новый уровень.

Как мы уже видели на примере Хаджи Метлы, в любых обвинениях в скупости присутствует четкое представление – в определенном смысле идеология – о том, как должны складываться отношения между богатыми и бедными. В делах с бедняками, в особенности с родственниками и односельчанами, богатым следует быть тактичными (тимбан раса), готовыми прийти на помощь (толон) и бескорыстными (сенан кира – выражение, антонимичное беркира или сусах кира). Такое поведение, по мнению бедняков, подразумевает предоставление работы, земель в аренду, займов, благотворительной помощи и проведение достойных пиров. Состоятельные люди, живущие в соответствии с этим стандартом поведения, могли бы задавать норму поступков, в которых нет места эксплуатации и заслуживающих уважения.

Тот факт, что данные стандарты в значительной степени встроены в сам язык обвинений, находит причудливое подтверждение в выражениях, которые используются для иллюстрации некоторых ключевых понятий в словарях нормативного малайского языка[348].

В каждом приведённом случае «скупость» ассоциируется главным образом с отказом богатых конкретно помогать бедным, сочувствие ассоциируется с благотворительностью, а бедные определяются как люди, которым подобает оказывать благотворительность.

Имеется множество свидетельств того, что выявленное нами нормативное мировоззрение свойственно не только для крестьян долины реки Муда, но и для малайского крестьянского общества в целом[349]. Эти свидетельства содержатся в отчетах о полевых работах, проводившихся в течение четырех десятилетий в различных частях Малаккского полуострова. Классическое исследование Раймонда Фёрта «Малайские рыбаки и их крестьянская экономика», было основано на полевых исследованиях в штате Келантан на восточном побережье полуострова до японской оккупации. Из следующего рассуждения Фёрта о богатстве и благотворительности жители Седаки не почерпнули бы для себя ничего нового:

«В целом состоятельные люди в этих местах накапливали имущество благодаря трудолюбию и экономности. Две эти особенности в сочетании с практикой благотворительности, предписанной богатым, вероятно, в значительной степени объясняют отсутствие какого-либо выраженного чувства обиды на обеспеченных людей со стороны более бедных представителей общины… Зато обиды и критическое отношение действительно появляются в тех случаях, когда богатый человек не демонстрирует свою щедрость, когда „кишка его тонка“, когда он не совершает благотворительность по отношению к бедным, не обустраивает придорожные навесы и молитвенные дома, не организует развлечения на широкую ногу»[350].

Во многом такие же идеалы описывал М. Г. Свифт, в середине 1950-х годов проводивший исследования в Джелебу (штат Негери-Сембилан):

«Отношения богатых с теми селянами, которые не настолько бедны, чтобы сидеть