Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

«Перекрестное опыление» различных технологий не вполне оценено историками техники. Исключение представляет собой Сахаль (Sahal, 1981, p. 71–74; см. также: Basalla, 1988, p. 137–138), который указывает на значение явления, называемого им «творческим симбиозом», когда происходит объединение прежде не связанных друг с другом технологий. Достижения в металлургии и в сверлильной технике сделали возможным создание паровых машин высокого давления; радикальные изменения в конструкции часов и кораблей подсказали, как делать более совершенные приборы и ветряные мельницы; топливо и печи, использовавшиеся в пивоварении и стеклодувном деле, оказались полезными в железоплавильной отрасли; секреты строителей органов нашли применение в ткачестве. Однако неясно, в какой степени это различие обесценивает нашу аналогию. Халл (Hull, 1988b, p. 451) приходит к выводу о том, что «гибридизация чаще встречается в биологической эволюции и реже встречается в социокультурной эволюции, чем подсказывают нам поверхностные представления».

Более того, в зоологии для размножения обычно требуются два родителя. Поскольку различные виды по определению не могут иметь совместное потомство, возможность неожиданных эволюционных скачков оказывается сильно ограниченной. Отдельный мутант едва ли найдет себе партнера с аналогичными свойствами и не сможет передать свою мутацию потомству. Для передачи культурной или технической информации следующим поколениям не требуется спаривания, и потому динамика изобретательства сильно отличается от динамики видообразования. Но опять же, это различие не настолько глубоко, как может показаться. Половое размножение, для которого нужны два родителя одного вида, не является обязательным правилом в мире биологии. Как указывает Халл (Hull, 1988b, p. 444), если бы механизмы отбора работали лишь при наличии двух родителей, то естественный отбор был бы невозможен на протяжении большей части эволюционной истории. Более того, половое размножение подразумевает взаимодополнительность, ограничивающую мутации. Аналогичная взаимодополнительность диктуется законами генетики. В тех случаях, когда мутации подвергается рецессивный аллель, результат мутации не проявляется в фенотипе до тех пор, пока два мутировавших аллеля не образуют гомозиготу, то есть особь с одинаковыми материнскими и отцовскими аллелями, несущими генетическую информацию. В истории техники мы видим множество примеров подобной взаимодополнительности. Многие изобретения требовали соответствующих дополнительных изобретений, без которых они были бы обречены подобно мутанту, не имеющему пары. К этому вопросу мы еще вернемся ниже.

Важное различие между биологической и технической эволюцией состоит в том, что ключевым элементом биологической эволюции обычно считается адаптация к меняющемуся окружению, в то время как технические изменения – это в первую очередь манипулирование окружающей средой (хотя некоторые живые существа, такие как бобры или муравьи, иногда, разумеется, тоже видоизменяют свою окружающую среду). В эволюционной биологии адаптация к изменениям окружающей среды гораздо чаще включает то, что экономисты назвали бы аналогом взаимозамещения факторов производства – то есть речь в гораздо большей степени идет о выборе между существующими технологиями (их взаимозамещение), нежели о создании новых, более удачных альтернатив. Грань между взаимозаменяемостью и усовершенствованием технологий нередко является расплывчатой, так как на практике трудно понять, была ли данная технология известна и доступна, но не использовалась, или ее просто еще никто не разработал – однако данное логическое различие весьма существенно[176]. Но, как мы увидим, подобная разница между биологической эволюцией и техническим развитием не обязательно будет принципиальной. Видообразование не эквивалентно адаптации, хотя та нередко ему сопутствует (Eldredge, 1985, p. 97) – точно так же, как изобретение не равнозначно взаимозаменяемости технологий, хотя порой сопровождается ею. Вообще, первоначальная идея Дарвина о том, что эволюционные изменения главным образом вызываются необходимостью приспосабливаться к изменениям окружающей среды, в настоящее время уже не признается биологами. Успешно существующим видам не требуется «жесткой приспособленности» к своей среде обитания (Stanley, 1981, p. 11). Считается, что темп эволюционных изменений определяется в основном темпом мутаций и такими характеристиками популяции, как ее размер. Мутации случаются даже в неизменном окружении, и потому там может происходить видообразование (хотя, разумеется, одни условия более благоприятны для видообразования, чем другие). Поскольку с точки зрения каждого вида все остальные виды являются частью его среды обитания, подобные изменения означают, что стабильная среда обитания может быть разрушена самой эволюцией. Каждый вид должен меняться лишь потому, что меняются другие виды. Подобная модель динамики изменений не должна удивлять исследователя экономической истории технического прогресса. То, что современные биологи называют «гипотезой черной королевы» – необходимостью эволюционировать для того, чтобы не отставать от других видов (Maynard Smith, 1988, p. 183) – представляется вполне удачным описанием инновационных волн, о которых говорили Шумпетер и другие авторы. Те виды, которые перестают соответствовать окружающей среде, вымирают. Эволюция, как и технический прогресс – это творческое разрушение.

Это соображение приводит нас к самому серьезному логическому затруднению в нашей аналогии: новый вид находится в репродуктивной изоляции по сравнению с другими видами (или становится таковым с течением времени). Благодаря этому обстоятельству обычно бывает несложно провести принципиальное различие между адаптацией и видообразованием. В технике мы не можем с той же легкостью провести четкую грань, отделяющую новые «виды» (то есть технологии) от ранее существовавших, и потому слова об «усовершенствовании старой технологии» и о «создании новой технологии» неизбежно носят произвольный характер. Тем не менее, как мы попробуем доказать, проведение такого различия, несмотря на наличие «серых зон», не только возможно, но и необходимо для понимания технического прогресса. Пожалуй, некоторым утешением может служить то, что биологи-эволюционисты тоже не в состоянии сформулировать определение вида, которое бы всех устраивало (Bush, 1982; Maynard Smith, 1988, p. 127).

Таким образом, наша аналогия несовершенна, но не следует недооценивать сходства между обоими явлениями. В конечном счете, как биологическое размножение, так и экономическая активность представляют собой естественные динамические процессы, сдерживаемые ограниченностью ресурсов. Вспомним, что сам Дарвин пришел к идее естественного отбора, прочитав эссе Мальтуса «О народонаселении», в котором фактически постулируется дефицит ресурсов в динамическом контексте[177]. Демографическое давление задает главный modus operandi естественного отбора (Ruse, 1986, p. 24), хотя существуют и другие причины, вызывающие различие уровней выживания и размножения. Аналогичным образом, технические изменения будут затруднены в таком экономическом окружении, в котором фирмы не могут свободно входить в те или иные отрасли или выходить из них, или в таком, в котором традиции и институты не позволяют фирмам изменять долю, занимаемую ими на рынке. Однако и в этом случае конкуренция между производителями – не единственная причина для выбора применяемых технологий. Даже в той отрасли, где нет конкуренции между технологиями, технология может исчезнуть, если она используется для производства того, что больше не нужно потребителям. Теория естественного отбора, разумеется, тесно связана с идеей Адама Смита о «невидимой руке», которая посредством конкуренции между индивидами,