Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

подстраивать под местные условия. Далее следуют дополнительные усовершенствования, источником которых становится процесс обучения. В некоторых случаях дальнейшие усовершенствования бывают настолько важны, что мы можем говорить о нескольких отдельных этапах макроизобретения. Подобные макроизобретения начинаются с оригинальной идеи, которой приходится ждать принципиального пересмотра, чтобы стать работоспособной, вследствие чего некоторые из последующих усовершенствований можно рассматривать как часть самого макроизобретения. Ньюкомену был нужен свой Уатт, Бушону – Жаккар, Картрайту – Робертс, Пачинотти – Грамм, Ленуару – Отто. В этих случаях говорить об отсутствии непрерывности становится трудно, однако сам принцип уникальности не будет нарушен до тех пор, пока число принципиальных ревизий остается небольшим. Уже после принципиальной ревизии начинается совершенствование макроизобретения посредством микроизобретений. Довольно странно утверждать, как это делает Сахаль (Sahal, 1981, p. 37), что крупные изобретения становятся возможными благодаря многочисленным мелким изобретениям. Те и другие взаимно дополняют друг друга. Без микроизобретений большинство макроизобретений не было бы внедрено и их экономический потенциал не был бы реализован. Однако без макроизобретений нам просто нечего было бы совершенствовать.

В начале этой книги мы утверждали, что в отсутствие изобретений инновационный процесс постепенно бы остановился. Симметричным образом, в отсутствие макроизобретений микроизобретения постепенно давали бы все меньшую и меньшую отдачу, техника все сильнее скатывалась бы в «застой», подобный тому, который отмечается Гулдом и его коллегами в ископаемой летописи, и выходом из этого застоя могло бы стать новое крупное изобретение. Без макроизобретений промышленной революции мы, вероятно, жили бы в мире дилижансов и парусников, доведенных до пределов совершенства. Именно предсказание продолжительных периодов застоя и стагнации, сменяемых периодами стремительных и интенсивных изменений, делает теорию эволюционных изменений Гулда-Элдриджа такой привлекательной парадигмой для технической истории. Как несколько грубовато выразился Шпенглер (Spengler, 1932, p. 37), «всемирная история движется от катастрофы к катастрофе, вне зависимости от того, можем ли мы это осознать и доказать»[188]. Технический прогресс не был ни непрерывным, ни постоянным. Подлинно креативные общества встречаются редко, и их вспышки креативности обычно продолжаются недолго.

Согласно традиционным неодарвинистским представлениям об эволюции, естественный отбор действует на уровне отдельных организмов. В сфере техники эквивалентом такой точки зрения является идея Нельсона-Винтера о том, что экономический отбор проявляется в основном на уровне фирмы. Напротив, Гулд и Элдридж подходят к эволюции с иерархических позиций; они не отрицают, что эволюция работает на уровне индивида, а просто пытаются показать, что отбор наблюдается и на более высоких уровнях – таких, как уровень вида. Идея видового отбора вызвала неоднозначную реакцию у биологов-эволюционистов, и ее эмпирическое значение по-прежнему подвергается сомнению (Maynard Smith, 1988, p. 138–142). Однако в истории техники идея иерархического отбора выглядит весьма поучительной. По аналогии с миром природы можно сказать, что естественный отбор действует как на уровне используемых технологий (аналогичных видам или популяциям), так и на уровне фирмы (аналогичной отдельному организму) (Gould, 1982b).

В настоящее время эволюционные взгляды Голдшмидта оцениваются неоднозначно – в частности, из-за того, что его основная работа представляет собой тяжелую для восприятия и противоречивую книгу. Майр (Mayr, 1988, p. 465) признает, что «многообещающие уродцы возможны по крайней мере в теории», но напоминает, что современные авторы практически единодушно указывают на отсутствие свидетельств о таких скачках, о которых говорят Голдшмидт и его последователи (Mayr, 1988, p. 414). Тем не менее видоизмененная версия идеи Голдшмидта о макромутациях сохранилась в современной эволюционной теории. Ясно, что даже и в отсутствие «резких мутаций» голдшмидтовское определение макромутаций, которые Гулд (Gould, 1982c) интерпретирует как мелкие мутации на ранних стадиях онтогенеза, оказывающих огромное влияние на фенотип, не противоречит дарвиновским представлениям об эволюции и наблюдаемым фактам (Mayr, 1988, p. 413; Maynard Smith, 1988, p. 153). Сама собой напрашивается параллель с техническими изменениями: многие крупные технологические прорывы были достигнуты благодаря мелким концептуальным изменениям или простым идеям, которые все же привели к коренной ревизии производственных методов.

Градуализм неизбежен тогда, когда речь идет о популяционных, а не о фенотипических изменениях. Иными словами, когда возникает новый вид с новыми признаками, он не сразу становится преобладающим. «Многообещающие уродцы» должны получить распространение путем скрещивания с индивидами, обладающими нормальным фенотипом, или благодаря своим повышенным способностям к выживанию. Изменение частоты генов в популяции посредством механизмов отбора не может происходить быстро, по аналогии с задержками при распространении новых технологий (хотя здесь сравнение является несколько натянутым). Современная критика теории Голдшмидта наносит ей особенно большой урон не тогда, когда отрицает существование макромутаций, а в тех случаях, когда не признает той исключительной роли, которую он отводит макромутациям при создании новых видов. Вполне возможно, что новые виды в конечном счете возникают благодаря длительному накоплению микромутаций. Ни один биолог-эволюционист сегодня не согласится с тем, что скачки – единственный (или хотя бы основной) путь появления новых видов. Аналогично, не для всяких новых технологий требуются макроизобретения.

Технологии могут подвергаться как микро-, так и макромутациям. Иерархия изменений означает, что движущей силой технического прогресса является как усовершенствование существующих технологий, так и возникновение новых технологий. Насколько полезно такое различие – пусть каждый решает сам за себя. Как мы отмечали выше, грань между старой и новой технологиями весьма произвольна, хотя мне кажется, что число действительно неоднозначных случаев невелико. Не всегда существует прямая корреляция между новизной идеи и ее экономическим значением. Воздухоплавание, несомненно, являлось одной из самых радикальных новых идей в истории, однако его непосредственное влияние на экономическое благосостояние было ничтожным. С другой стороны, горячее дутье Нейлсона и самодействующая мюль-машина Ричарда Робертса, при всем их колоссальном экономическом значении, должны рассматриваться как усовершенствование существовавших идей, то есть как микроизобретения.

Таким образом, новые технологии могут эволюционировать двумя способами. Первый из них – это неожиданное макроизобретение, за которым следует ряд микроизобретений, посредством модификаций и усовершенствований делающих его функциональным, но не изменяющих его концепцию. Второй – последовательность микроизобретений, в итоге приводящих к возникновению технологии, достаточно отличающейся от первоначальной для того, чтобы ее можно было считать новой технологией, а не усовершенствованной версией предыдущей. Было бы неверно утверждать, подобно Перссону (Persson, 1988), что технический прогресс в эпоху до начала нового времени сводился исключительно к непрерывным последовательностям микроизобретений. Великие изобретения позднего Средневековья – ветряная мельница, очки, механические часы, книгопечатание, чугунное литье – являются классическими примерами новых технологий, возникших благодаря макроизобретениям, так же, как и многие крупные изобретения, сделанные во время первой и второй промышленной революции. Пять примеров макроизобретений конца XVIII в., разбираемых в Mokyr (1991) – это газовое освещение, среднебойное водяное колесо, Жаккардов станок, хлорное отбеливание и воздухоплавание. Вообще говоря, из истории нам