Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

Таким образом, если мы примем, что у нас есть основания для изучения техники с эволюционной точки зрения, то может показаться, что градуалистская школа в экономической истории, включая тех, кто откровенно отрицает всякую пользу концепции промышленной революции, сумеет найти какие-либо косвенные подтверждения своей позиции путем сравнений с эволюционной биологией. Согласно синтетической неодарвиновской теории, до недавнего времени являвшейся бесспорной парадигмой у биологов-эволюционистов, эволюция происходила медленно, непрерывно и постепенно. Виды превращались друг в друга бесконечно малыми шагами, каждый из которых был слишком незначительным для того, чтобы его заметить. Однако благодаря естественному отбору процесс, который в противном случае был бы стационарным, двигался по пути адаптивных генетических изменений. Очевидно, градуалистский подход к истории техники, включая и такую интерпретацию промышленной революции, которая отрицает ее революционный характер, был бы полностью совместим с подобным представлением об историческом процессе. Каждое изменение производственных методов представляло собой мелкое усовершенствование прежних технологий, и технический прогресс в конечном счете осуществлялся именно путем накопления тысяч таких мелких изменений. Этот крайний градуализм, ассоциирующийся с работами социолога С. К. Гилфиллана (Gilfillan, 1935), в свое время был чрезвычайно необходимым противоядием против характерных для начала XX в. наивных историй о «великих людях» как творцах технического прогресса и с тех пор непрерывно набирал популярность.

Многие историки экономики верят в эволюционную модель изменений, понимая под «эволюционностью» постепенность. Они считают, что технические изменения сводятся к сумме небольших постепенных шагов, к «непрерывному накоплению бесчисленных мелких усовершенствований и модификаций, перемежаемых весьма редкими крупными инновациями» (Rosenberg, 1982, p. 63; см. также: Sahal, 1981, p. 37; и Basalla, 1988, p. 26–63). Однако они не до конца понимают, что биологи отнюдь не придерживаются единодушия в отношении постепенной природы самой биологической эволюции. В своей классической, но противоречивой работе генетик Ричард Голдшмидт (Goldschmidt, 1940) предложил делать различие между микро- и макромутациями. Первые отвечают за изменения в рамках вида, являясь более-менее непрерывными и накапливающимися. Благодаря последним происходят крупные скачки в биологической эволюции, приводящие к возникновению новых видов. Голдшмидт считал, что эволюция иногда движется рывками посредством этих макромутаций. Он утверждал – возможно, чересчур уверенно – что видообразование происходит посредством макромутаций, но никак не путем непрерывного накопления микромутаций. После возникновения нового вида его эволюция следует стандартному адаптивному процессу кумулятивных микромутаций. Голдшмидт оставался одиноким и безжалостным критиком стандартной эволюционной теории[183]. Эволюционная биология в ее традиционном неодарвинистском варианте не признает голдшмидтовского сальтационизма.

Впрочем, в последнее время современная синтетическая теория эволюции подпала под огонь с неожиданного направления. Некоторые видные палеонтологи и палеобиологи, и в первую очередь Стивен Джей Гулд и Найлс Элдридж, выдвинули идею о том, что представление о непрерывности и постепенных изменениях чрезмерно, если не вовсе ошибочно. Согласно их заявлениям, ископаемая летопись свидетельствует не о градуализме, а о существовании продолжительных периодов застоя, за которыми следуют периоды коротких, лихорадочных эволюционных изменений. Эти периоды застоя известны как «пунктирное равновесие». Сальтационистские взгляды Голдшмидта стали серьезным источником вдохновения для этих исследователей, полагающих, что эволюционные изменения происходят короткими и резкими скачками.

Вероятно, не случайно то, что вызов синтетической градуалистской теории был брошен палеонтологами, изучающими окаменелости. Источник их скептицизма – отсутствие свидетельств об изменениях на протяжении длительных периодов времени, подтверждающее идею о застое, и отсутствие свидетельств о существовании промежуточных форм между различными видами, требуемых градуализмом (Eldredge, 1985). Палеонтологи имеют такое же отношение к изучению эволюции, какое историки имеют к изучению техники. Они изучают факты из прошлого, а не абстрактные модели или современные экспериментальные данные, и это позволяет им видеть весь процесс в уникальной, долгосрочной перспективе. Новые приверженцы пунктирного равновесия вслед за Голдшмидтом говорят о существовании двух типов видообразования: первый – непрерывный, кумулятивный и адаптивный, а второй – возникновение новых видов путем отдельных, нередко неадаптивных изменений. Считается, что эти макромутации представляют собой результат хромосомных изменений, происходящих на ранних этапах онтогенеза и порождающих «каскадный эффект» в ходе развития эмбриона (Gould, 1980a, p. 127).

Нечто аналогичное свойственно и техническим изменениям. В истории техники наблюдаются длительные периоды застоя, так же, как и крупные уникальные изменения, аналогичные макромутациям. Адаптируя терминологию Голдшмидта к истории техники, можно говорить о важных изобретениях, являющихся причиной уникальных изменений, как о «макроизобретениях». Голдшмидт называет макромутации «многообещающими уродствами», и эта выразительная метафора поразительно удачно подходит и к новым изобретениям. Подобные макроизобретения составляют незначительное меньшинство всех когда-либо сделанных изобретений. Тем не менее важно не их число. Изобретения не подчиняются законам арифметики, и значение макроизобретений было намного более существенным, чем можно судить, исходя из их малочисленности. Пусть их было немного и они делались редко, но они все равно представляют собой тот материал, из которого делаются новые «виды», то есть технологии.

Макроизобретение – это изобретение, не имеющее ни сколько-нибудь ясной родословной, ни заметной преемственности с прежними технологиями. Как не без преувеличения утверждает Морисон (Morison, 1966, p. 8–9), исследование «почти каждого» нового изобретения свидетельствует о том, что задолго до того, как изобретатель доводил до конца свой труд, почти то же самое «неосознанно или случайно» делали многие другие[184]. Не меньшей ошибкой было бы и заявление о непрерывности любых изменений, исходящее из того, что многие макроизобретения все же опирались на работы предыдущих изобретателей (Basalla, 1988, p. 26–63)[185]. Предшественников следует оценивать с точки зрения их успеха и их влияния на само макроизобретение.

Для того чтобы макроизобретение стало успешным, оно должно обладать способностями к конкуренции и к выживанию. Требование жизнеспособности заключается, во-первых, в том, чтобы новая идея была осуществима технически, то есть чтобы современники имели возможность воспроизводить ее и использовать на практике[186]. Во-вторых, новая идея должна быть осуществима экономически, то есть быть не менее эффективной, чем существующие технологии. В-третьих – и здесь мы уже не находим прямых аналогий с эволюционной биологией – новое изобретение должно появиться в социально благоприятном окружении. Как мы уже видели, внедрение технически и экономически осуществимых изобретений иногда пресекалось или тормозилось реакционными властями либо встревоженными конкурентами.

После того как макроизобретение появляется на свет и на его основе возникают «новые виды», оно создает благоприятную почву для дальнейших адаптивных микроизобретений. Само макроизобретение не обязательно должно сразу же обладать важным экономическим значением. Оно представляет собой новый концептуальный прорыв и в этом качестве дает маргинальные плоды в виде последующих микроизобретений[187]. Новую технику приходится отлаживать и