Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс Кэмпбелл Скотт

соответствующий показатель составил 486 ринггитов, а для самых богатых домохозяйств последователей ОМНО – 388 ринггитов. За этими средними показателями скрываются значительные различия внутри каждой доходной группы, что, судя по всему, было связано с тем, насколько тесно и активно то или иное домохозяйство было связано с руководством ОМНО. Поскольку среди беднейших жителей деревни слишком многие семьи (16 из 25) поддерживают оппозицию, эта раздача «добычи» по партийному принципу едва ли могла представлять собой перераспределение ресурсов. В круг избранных в результате попал 71 % семей богатых крестьян и середняков, тогда как из беднейших домохозяйств смогли получить хоть что-то лишь 36 %. Посреди этого неравенства члены деревенского комитета не забывали и о себе. Хотя на три четверти он сформирован из представителей 25 самых богатых семей, им, тем не менее, удалось официально вознаградить себя субсидиями в среднем на 579 ринггитов – а неофициально, как мы увидим ниже, они, вероятно, добились ещё большего.

Даже очевидные аномалии в схеме распределения помощи демонстрируют тонкие партийные настройки. Из оппозиционных домохозяйств какие-либо субсидии получили лишь два, и в их числе неслучайно оказались Хамзах (1000 ринггитов) и Рокиах (200 ринггитов) – единственные среди сторонников ПАС в Седаке, кто на всякий случай заодно платил взносы в ОМНО. У Рокиах было дополнительное преимущество, поскольку Тахи, проводивший обследование, был её хорошим приятелем, а для Хамзаха такое преимущество заключалось в том, что он был смотрителем девана и молитвенного помещения и часто работал на землевладельцев-сторонников ОМНО. Помощь получили и двое из трех селян, не определившихся со своими политическими предпочтениями, а именно Камил и Дзулкифли бин Хаджи Вахаб[391], тогда как куда более бедный брат последнего Бакри бин Хаджи Вахаб, оставшийся сторонником ПАС, не получил ничего.

В течение нескольких дней атмосфера была наполнена взаимными обвинениями и ответными выпадами, которые делались отнюдь не только теми, кому вообще ничего не досталось. Почти все эти обвинения были направлены в адрес деревенского комитета и в особенности Басира. Их подозревали в хищениях, получении взяток, коррупции, откатах, нецелевом использовании средств, фаворитизме и нечистоплотности – слов для обозначения всех этих занятий в малайском языке предостаточно[392]. Только эти обвинения могли бы занять целую книгу, хотя для того, чтобы передать дух происходившего, хватит и нескольких примеров. Одно из обвинений, которое отовсюду звучало в адрес Басира и комитета, заключалось в том, что они договорились с китайскими складами пиломатериалов о получении откатов в обмен на разрешение продавцу древесины завышать цены и поставлять низкосортный товар. Вот почему, сообщил Тощий Мат, древесина по большей части поступала короткой длины, кололась, и по своей консистенции напоминала пробку (габус). Все были уверены, что члены комитета получили больше, чем им полагалось «официально». Например, утверждалось, что Басир, который сам говорил, что ему достался только туалет, получил ещё и большую партию пиломатериалов, которые он для отвода глаз спрятал под домом Фадзила. Шамсул, официально получивший субсидию всего на 200 ринггитов, по слухам, стал обладателем различных материалов и краски по меньшей мере на 800 ринггитов. Многие бедные члены ОМНО возмущались, сравнивая то, что получили они и что досталось более состоятельным лидерам партии. По утверждению Карима, он имел право на материалы на сумму 600 ринггитов, а получил только 400, тогда как куда более богатому Фадзилу досталось товара на 750 ринггитов. Рокиах, не обращая внимания на то, что для ОМНО она является ненадежным сторонником, жаловалась, что ей досталось немного – не больше, чем у её более состоятельного соседа Газали. Мансур с возмущением заявил Басиру, что он, безземельный бедняк, получил меньше, чем те, у кого было целых восемь релонгов. В каждом таком случае жалобы – в соответствии с логикой местной благотворительности – были основаны на соотносительных потребностях.

Без острого конфликта не обошлась даже реализация планов по увеличению высоты покрытия и расширению деревенской дороги – для этого в Седаку были доставлены сыпучие материалы в количестве 300 грузовиков. Однако затем они были частично проданы по дешевке отдельным лицам для засыпки участков вокруг их домов. Как утверждает Басир, это было сделано в качестве вознаграждения людям, пришедшим на помощь в засыпке и выравнивании дороги. Однако другие утверждают, что дело обстояло не так: те, кто участвовал в дорожных работах – все они были членами ОМНО, – получили за это плату в размере 200–300 ринггитов. Но, как выяснилось, новая засыпка так и не добралась до дальнего края деревни. Несколько партий дорожного покрытия попросту вывалили и бросили примерно в 80 ярдах от конца деревни, прямо перед домом Тока Радзи. Басир объяснял, что для завершения работ просто не было достаточных средств в бюджете, а тем, кто живёт на самом краю деревни, придётся переместить на дорогу оставшуюся засыпку самостоятельно. Однако у фракции ПАС имелось более простое объяснение. Так уж вышло, что пять из семи семей, которые проживают дальше того места, где была вывалена засыпка, являются твёрдыми приверженцами ПАС – именно в этой части Седаки присутствует максимальная территориальная концентрация домохозяйств, поддерживающих оппозицию. Поскольку в остальной части деревни засыпка в основном распределялась по дороге бульдозером, а человеческих усилий для выполнения этой работы было категорически недостаточно, эти семьи отказались взять и выложить её на дорогу самостоятельно – сделать это, по их утверждению, было бы унизительно (малу). Спустя несколько дней значительная часть засыпки исчезла – она была размещена на огороженной территории домовладения Лебая Хусейна, которая теперь, по словам тех же людей, выглядит, «как сад султана».

Для оптимальной оценки идеологических контуров борьбы вокруг программы деревенского благоустройства необходимо прежде всего уяснить, что партийный раскол между ПАС и ОМНО никогда не был совершенно полноправным. Дело не в том, что сама идея присоединения к сторонникам одной или другой партии нарушает какие-либо деревенские представления о приличии. Совершенно очевидно, что практически каждое домохозяйство в Седаке уже, по сути, давно определилось со своими политическими предпочтениями. В то же время почти все действительно разделяют мнение, что политике должно принадлежать отведенное ей место, что партийная рознь не должна нарушать ритуальное единство и добрососедские отношения, которые, по мнению селян, должны преобладать в сообществе. Подобные благонамеренные надежды, безусловно, не препятствовали вторжению партийных эмоций в социальные отношения в деревне, однако такая установка почти наверняка сдерживала более скандальные формы межпартийного конфликта.

До того момента, когда при реализации ПДБ в деревне возник новый и ещё более глубокий разлом, почти все считали, что та приверженность партийным интересам, которую пробудили предшествующие выборы, несколько ослабла (судах лега седикит). Конец 1960-х и начало