Финал в Турине - Алексей Вячеславович Зубков

рыцарей и паломников, которые платят за все втридорога деньгами, а не долговыми обязательствами и записями в счетных книгах. Я под это дело сдал наше серебро, но слитками не взял, зачем монахам слитки, а взял векселем на предъявителя с обязательством в золоте и отложенным платежом на три месяца. Серебро, конечно, паленое, и в других обстоятельствах я бы ему дал еще полежать, но тут берут не глядя и увозят с глаз долой.

— Процентов двадцать мы на этом поимеем.

— Двадцать пять. Паленое получается сдали по номиналу.

— Откуда в Милане африканские слитки?

— Трофеи. Или в Милане с монетного двора вывезли, не знаю.

— Интересненько.

Жерар убрал слиток.

— Откуда это у тебя? — спросил Ручка, — Подломил менялу или интенданта? В одно рыло, без нас?

— Нет. Подломил одного парня, который, возможно, раньше подломил менялу или интенданта.

— Этого парня сейчас закапывают в могилку?

— Глазастый ты, как я погляжу.

— Творец дал нам глаза не только для украшения лица, — Ручка усмехнулся и сделал паузу, но Жерар не ответил, — Если захочешь сбыть такие слитки, то не спеши. Я думаю, они очень горячие. Не в том смысле, что жгут кошель и торопят побыстрее от них избавиться, а в том, что за ними, как пить дать, идут по следу очень серьезные люди. И молись, чтобы след того мертвого парня, которого ты подломил, не привел сюда.

— Просчитываешь партию на пять ходов вперед и готовишься сдаться?

— Зачем сдаваться, когда успеваем убежать.

— Не хочу бежать. Видит Бог, вообще не хочу. Полгода, как на таком жирном месте осели. Еще парней подучить, чтобы за них голова не болела каждый раз, когда их в сутанах выпускаем, и держали бы в страхе всю дорогу отсюда до Шамбери.

— Знать бы, кто может прийти за слитками. Поговори с доном Убальдо. Говорят, в Генуе была лютая резня из-за золота, которое Лис Маттео спер у жидов из-под носа у французов. Чуть ли не четыре телеги там было в монете и в слитках. Французы, похоже, часть нашли. А остальное где-то прячется.

Вот и дон Убальдо, легок на помине. Как раз сидит на крыльце. Чтож, лучше поговорить прямо сейчас, как бы проходя мимо, чем потом специально прийти, чтобы проконсультироваться по важному вопросу.

Жерар сел рядом на ступеньку.

— Слушай, Убальдо, — начал он, — Отвлечемся от чертовщины и вернемся на грешную землю.

— Я с нее и не уходил, — невозмутимо ответил дон Убальдо.

— Ручка говорит, ты можешь быть в курсе про Лиса Маттео из Генуи.

— Где-то могу, где-то нет. Генуя далеко. По какому делу вопрос?

— Лис Маттео подломил какого-то жида. Мы, слуги Христовы, знаешь ли, за жидами не следим.

— Да, было дело. Братва говорит, Лис подломил жида, у которого хранилось на короткой передержке золото одного французского рыцаря. То есть, не собственность рыцаря, а собственность очень уважаемых людей, охраняемая рыцарем. Полный сундук золота в монете и в слитках. К чему ты спрашиваешь?

— Говорят, французский интендант в Турине менял слитки на монету.

— Знаю, менял. Я выгреб всю паленую монету, и у меня взяли без вопросов. Слитки дали, да. Африканские. Думаешь, не те ли слитки, что взял Лис Маттео?

— Ага. Голову ломаю, откуда в армии в Монце африканские слитки.

— К чему ты про них вспомнил? Какое тебе дело до слитков и армии?

— У приора аббатства всегда есть больше одного дела. Иногда завидую тем, кто может сидеть и весь день думать одну мысль. Ручка тоже менял монету, но он взял вексель вместо слитка и сказал, что слитки еще более паленые, чем наша монета, и лучше их не трогать. Думаю, похвалить его или поругать.

— Похвали, — пожал плечами дон Убальдо, — Я-то найду, кому сдать золото за нормальную цену и без посредников. Вам, монахам, сложнее.

— Это точно, вздохнул Жерар, — Сам-то что сидишь такой грустный?

— Я, пожалуй, погорячился с генуэзцами. Не подумал, что они сразу же дадут ответку по моему Гадюшнику. Не просчитал, что парни без меня возбудятся и начнут бунт. В другое время бы прокатило, сейчас понятно, что нет.

— Ломаешь голову, как выкрутиться, когда вернешься?

— Ага. Прикидываю, побыстрее вернуться, чтобы вопросы решать, или наоборот, посидеть тут подольше.

Внизу двора привратник снова открыл ворота. Что за проходной двор сегодня. И ведь наверняка что-то важное. Отец Жерар воспользовался поводом не продолжать разговор и поспешил вниз.

— Письмо! От викария! Срочное, — выдохнул запыхавшийся гонец.

Хм… От Турина день пути пешком. Полдня верхом, если не гнать. А если гнать, да еще и сменить коня в Сан-Антонио-ди-Ранверсо, то часа два. Что там случилось у викария?

— Срочно читайте, — попросил гонец, — Если будете писать ответ, пишите. Но Его Преосвященство разрешил и словами через меня передать. Я так понял, он ждет простого ответа.

— Брат конюх! — крикнул Жерар, — Напои гонца и коня, только не до упора. Им еще обратно ехать.

Гонец повел коня в конюшню, а Жерар сломал печать и открыл письмо.

Дорогой мой брат во Христе! Должен сказать, что известную нам с Вами даму разыскивают серьезные люди. Они не знают, что дама у Вас. Но могут узнать, потому что город наш мал и полон глазастых сплетников. Если за ней придут к вам, лучше бы, чтобы ее у вас не было и никогда не было. При всем уважении к автономии Сакра-ди-Сан-Мигеле, попытка защититься от этих гостей юридическими методами их только разозлит.

Пока Жерар шел до конюшни, он уже понял, что сделает.

Викарий не приказывал, не просил и не намекал, что даму надо убить. Он имел в виду, что даму надо тихо отправить дальше, потому что ее ищут. И из лучших побуждений желал отцу Жерару не показаться причастным к сокрытию разыскиваемой дамы. Но формулировки использовал такие, что пристрастный человек мог бы подумать, что он приказывает убить даму. Особенно, если дама будет убита. Вот дурак.

Значит, дама будет убита. А это письмо в случае каких-то неприятностей для обители пригодится как компромат на отца Пандольфо.

— Передай Его Преосвященству, что он прав в своем предположении. Того, что будут искать недоброжелатели, у нас нет и никогда не было, — сказал он гонцу.

— Понял. Передам слово в слово, —