Песни служителей Адхартаха: призыв - Андрей Кот

– Я… – Мелани осеклась, сжала губы, словно боясь высказать вслух витавшую в воздухе мысль.

– Говори, – не спуская с нее глаз, хрипло попросил Амори.

– Пожалуй, пришла пора задать вопросы твоему наставнику. Мне кажется, аббат причастен ко всему этому, – почти прошептала она, и в хранилище разлилась тяжёлая тишина.

Рыцарь сжал до боли кулаки и угрюмо кивнул.

Монастырь. Tempus eius finitum est

Аббат взмахнул правой рукой, жестом предлагая пришедшим садиться. Сам он полулежал на стуле, вытянув ноги далеко вперед перед собой. Холодный ветер с моря надувал, как парус, тяжелую ткань, закрывающую окно. В келье было зябко и темно. Два огарка свечи на незатейливом столике больше чадили, чем освещали его комнату. Рядом с ними валялся опрокинутый кубок.

Люси подняла его и осторожно понюхала.

– Мандрагора с белладонной? – девушка вопросительно посмотрела на монаха.

Тот медленно кивнул, бросив на нее пронзительный взгляд. Она повернулась к остальным и отрицательно помотала головой, словно говоря, что уже не в силах помочь.

– Tempus eius finitum est.

– Да, ты права. Оставшееся мне время сочтено, но надеюсь, что мне хватит его на прощальный разговор. Тяжело уходить не объяснившись.

Он помолчал, по-стариковски поцокал сухими потрескавшимися губами и, смотря куда-то вдаль, утвердительно отметил.

– Судя по тому, что вы пришли, вы нашли беднягу Оттона.

Амори сжалось сердце от нехорошего предчувствия, робкая надежда на то, что аббат развеет подозрения, угасала.

Не дожидаясь ответа, настоятель продолжил.

– Я знал, что однажды этот человек погубит меня. Как-то чувствовал это, что ли. И когда он постучал в двери этой обители, голову мою пронзила холодная игла. Но странное дело. Ведь я мог отказать ему в приюте, и он ушел бы в другой монастырь. Однако я поддался неизбежному року, надеясь, что он не узнает меня, но в то же время я жаждал быть раскрытым. Сейчас я думаю, что просто устал нести это бремя.

Амори хрипло спросил, избегая встречаться со своим прошлым наставником взглядом.

– Вы встречались в Лангедоке, до того как ты появился в нашем замке?

Аббат кивнул с гордостью.

– Ты с детства умел задавать точные вопросы!

– И что между вами произошло? – проигнорировал похвалу рыцарь.

Настоятель вздохнул.

– Всему виной моя трусость. Я должен был умереть со своими друзьями за наше право верить в бога по-своему. Вместо этого, ценой предательства я выкупил свою жизнь, обрек других на костер, а себя – на муки совести.

Речь его неожиданно прервалась. Глаза аббата закатились, он заскрежетал зубами, из рта его пошла пена. Ноги и руки его затряслись.

– Держите его! Скорее! Он может случайно повредить себя. Таких припадков будет три, и последний он не переживет, – закричала Мелани.

Люси и Четгер Яриг схватили корчащегося от боли аббата, не давая ему свалиться.

– Сейчас ему станет лучше, – прокричала Мелани, заметив, как замирает и расслабляется тело больного.

И действительно, дрожь настоятеля улеглась, он понемногу пришел в себя. Люси подала ему воды. Напившись, монах благодарно кивнул и продолжил, обращаясь к Амори.

– Боюсь, у меня не очень много времени. – Он слабо улыбнулся, но осекся, не встретив сочувствия. – Когда славный Раймонд Тулузский поднял восстание, твой отец командовал гарнизоном Бокера. После падения крепости его с другими защитниками ждал костёр, но я уговорил сюзерена пощадить его, чтобы показать, что мы милосерднее к врагам, чем католики.

– Об уплате этого долга говорил отец, когда ты появился в нашем замке? – холодно спросил Амори.

Его собеседник пожал плечами.

– Наверное. Через десять лет после спасения графа де ла Рош, отец нынешнего короля вторгся во владения. Меня и еще двух катар из Авиньонской общины захватили в плен королевские рыцари. Следующим днем нас хотели показательно сжечь, как еретиков. Ночь мы провели в бессонной мольбе к небесам, а рано утром меня вытащили из сарая, в котором нас держали, и провели с завязанными глазами в пустую палатку неподалеку. Там с меня сняли повязку и велели ждать.

“Будь тверд в своей вере, не предавай закон своих отцов”, – убеждал я себя, но страх не отпускал меня.

Не знаю, сколько времени прождал я в неизвестности. Но вот, я услышал шаги, и ко мне подошел католический монах.

Аббат умолк и окинул присутствующих отрешенным взглядом.

– Ну что сказать… Желание жить пересилило все – честь, долг, даже мою веру. Предательство, которое тяжким камнем живет с тех пор в моей груди. Бернард де Ко, а это был именно он, предложил мне сделку. Он пообещал пощадить меня и одного из моих спутников на мой выбор, если я помогу французскому отряду захватить Авиньон.

Я был духовным главой катарской общины в городе, потому смог провести десяток вражеских воинов без лишних вопросов. Я обманул защитников города, утверждая, что привел к ним на помощь передовой отряд поддержки из Нима. Ночью лазутчики напали на стражу ворот, посеяли панику и смогли впустить врага. Так пал Авиньон на третий месяц осады.

– Не понимаю, почему ты не рассказал своим, когда тебя отпустили. Ведь авиньонцы могли бы расправиться с лазутчиками.

– Слишком поздно. Я поклялся в преданности этому ужасному человеку.

Настоятель задрал рукав и показал знак ордена на левой руке.

Люси тихо ойкнула при виде метки, а Мелани невольно зажала себе рот рукой в немом порыве изумления. Амори бросил короткий взгляд на хризму и, сжав губы, снова уставился в пол. Только Четгер Яриг подошел к окну и отвлеченно разглядывал огни внизу.

– На их стороне была сила, и вся наша знать перебежала на сторону французского монарха. Даже Раймонд Тулузский принес оммаж Людовику и предал своих поданных. Кроме того, у них в заложниках был мой друг. Пьер.

– Приор Пьер? – хором воскликнули все присутствующие.

Аббат потер слезящиеся глаза и кивнул.

– Значит, третий был Оттон? – поделился догадкой Амори.

– В то время его звали иначе.

– Но инквизитор обещал пощадить только одного. Как выжили все?

Инквизитор пожал плечами.

– Это мне неизвестно. Я спрашивал Пьера, но тот ничего о его судьбе не знал. Сказал лишь, что его увели как и меня, больше он его не видел. Наверное, как-то смог сбежать.

Окончание фразы он произнес едва слышно, мысленно переживая прошлое.

– Обещание не карать новых поданных было немедленно нарушено, и костры запылали в покоренных землях. Женщины, дети, старики. Плач несчастных доходил до неба, которое молча взирало на страдания. Катары верят, что наш материальный мир создал злой бог, которому