Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

Он готов был отказаться от военного флота. Но речь явно шла о корабельном флоте – неимоверно дорогостоящем и, увы, неэффективном. Тягаться на море со шведским, голландским, датским или английским флотами молодой петровский флот был не способен. Когда дело доходило до опасности реальных столкновений с европейскими флотами, русский флот уходил в свои гавани.

Все морские победы Петра – это победы галерного флота. На него Алексей вряд ли посягал бы.

Победоносный русский флот возник при Екатерине II.

Евгений Викторович Анисимов точно прокомментировал суть декларации царевича в передаче Ефросиньи: «Можно предположить, что, по-видимому, царевич, придя к власти, намеревался свернуть активную имперскую политику отца, ставшую столь очевидной к концу Северной войны. Не исключено также, что устами царевича говорила политическая оппозиция, загнанная Петром в глубокое подполье…»[179]

Именно политическая оппозиция, о которой мы и толкуем. Причем желания этой оппозиции вполне совпадали, как выяснилось сразу после смерти императора, с желаниями тех, кого сложно было заподозрить в недовольстве политикой Петра, но которые, как стало ясно, ждали его ухода, чтобы проявить свое истинное отношение к происходящему.

Правительство Екатерины I, Верховный тайный совет, можно сказать, реализовало намерения убитого царевича – снизило налоги, перестало финансировать флот, отказалось от внешней агрессии.

Освобожденный из ссылки и ставший фельдмаршалом князь Василий Владимирович Долгорукий своей трезвой оценкой ситуации прекратил, как мы помним, Второй Каспийский проект, персидскую авантюру.

Питер Генри Брюс в своих мемуарах утверждал, что Алексей громогласно грозил расправиться с любимцами царя. Относительно публичных угроз – большие сомнения.

У Алексея и в самом деле были намерения сменить людей вокруг престола.

Ефросинья вспоминала: «Он же мне говаривал: „Я-де старых всех переведу, и изберу себе новых по своей воле…“ И когда я его спрашивала против того, что кто у тебя друзей? и он мне говорил: „Что тебе сказывать? Ты-де не знаешь“».

Смена близкого окружения при смене монарха – естественный процесс. Разумеется, в случае воцарения Алексея резко отстранены были бы Меншиков и его сторонники. Но поскольку Ефросинья не могла знать «новых», то ясно, что это не были люди из домашнего окружения царевича, которое ей было известно.

Например, князя Дмитрия Михайловича Голицына Петр много лет держал в Киеве – в отдалении от Петербурга и Москвы. И он был бы «новым» рядом с молодым царем.

Подводя итог этой сюжетной линии всей книги, можно сказать, что, вопреки утверждению самого Петра и устоявшимся представлениям, Алексей отнюдь не намерен был выступить в роли безоглядного контрреволюционера-реставратора.

Так, показательно его отношение к Сенату, который он явно не собирался уничтожать, рассчитывая на поддержку его влиятельных членов.

А в умеренной и рациональной коррекции уже построенного Петром союзниками могли стать и Ягужинский, и Макаров.

В его близком окружении могли оказаться и Корчмин, и Воронов, и честолюбивый Бестужев.

Несомненной ревизии подверглась бы церковная реформа, и местоблюститель Стефан Яворский стал бы патриархом.

Но это не был бы возврат в прошлое, а скорее движение в сторону европеизированного православия.

Обоснованной гипотезой представляется и предположение о возможной попытке будущих деятелей 1730 года в этих благоприятных условиях осуществить изменение государственного устройства.

Кстати говоря, Шереметев принадлежал к тому слою высшей знати, которая считала своим правом распоряжаться московским престолом, и один из его близких предков принимал активное участие в возведении на престол ограниченного «кондициями» Василия Шуйского.

И здесь мы подходим к ответу на вопрос, ради которого в известной степени и написана эта книга.

Была ли предполагаемая программа царствования Алексея Петровича – Алексея II – рациональной альтернативой фундаментальным устремлениям царствования его отца? Попросту говоря, посредственный и слабый по сравнению со своим гениальным отцом Алексей мог ли стать альтернативой могучему демиургу, а его бескрылые мечтания о спокойной жизни для себя и, соответственно, для страны – выходом из того стремительного турбулентного движения, на которое Россия была обречена грозными последствиями революции Петра, которые, не будучи критически отрефлексированными, оказались чреваты конечной катастрофой?

В образцовой по отношению к выбранному жанру – острой дискуссии автора с самим собой – и блестящей по исполнению книге «Петр Первый: Благо или зло для России?» Евгений Викторович Анисимов от лица «недоброжелателя» императора утверждает: «Титул императора обрекал бывшего русского царя на борьбу за обладание мировым господством – путь, по которому прошли многие империи»[180].

«Недоброжелатель» обостряет ситуацию. О мировом господстве Петр все же не думал. Он осуждал Александра Македонского за подобные планы и противопоставлял ему Юлия Цезаря, расширившего границы государства и вовремя остановившегося. Но именно вопрос о том, где нужно остановиться, Петром явно не был решен до самой смерти. Персидский поход и вся азиатско-индийская авантюра, о которой Анисимов устами «недоброжелателя» отзывается сугубо критически, тому свидетельством.

Да, непосредственные наследники первого императора, как уже сказано, немедленно после его смерти сделали паузу в политике как внешней, так и внутренней, но принципы бытования империи не были переосмыслены по существу до 1905 года, а возможно, и до 1917-го…

Даже та наивная программа Алексея, которую смогла передать Ефросинья, означала переориентацию власти на внутренние проблемы в определенном аспекте: «Здорова бы мне была чернь».

Не нужно преувеличивать народолюбие Алексея, но очевидно, что «тягости народные» не были для него пустым звуком, и радикальное сокращение военного бюджета давало возможность эти тягости существенно облегчить.

Для того чтобы понимать суть непримиримого противостояния отца и сына, которое носило прежде всего никак не политико-экономический характер, необходимо всерьез изучать глубочайшее расхождение их религиозных позиций. Эта тема требует особого и отдельного исследования, более углубленного и подробного, чем осуществлено в этой книге.

16

Весной 1718 года, когда Волынский пытался спасти остатки гарнизона Красноводской крепости и было ясно, что Каспийский проект в том его виде, в каком он был задуман Петром и князем Александром Бековичем, потерпел неудачу и обошелся при этом в сотни и сотни погибших русских солдат и офицеров, в это самое время в Петербурге начался второй этап следствия по «делу» Алексея Петровича.

Впереди был пыточный период – для уточнения и закрепления уже полученных от царевича показаний.

Первая пытка состоялась, скорее всего, 19 июня в Трубецком бастионе Петропавловской крепости в присутствии Петра, Меншикова, Толстого и еще нескольких персон. В их числе был и князь Яков Федорович Долгорукий. Оплакивать участь царевича он уже не смел.

Петр постарался вовлечь в эту пыточную часть следствия как можно больше персон, и в том числе тех, кого подозревал в сочувствии Алексею.

Чтобы представить себе