Город пробужденный - Богуслав Суйковский

падавшие теперь косо, проникали прямо вглубь прохода. А там уже вырисовывался черный контур римской триремы, с минуту гудели огромные молоты, и вот первая из цепей с плеском упала в воду.

Прежде чем галера подошла ко второй цепи, Санхуниатон принял решение.

— Римляне входят в Котон! На них! К веслам! Левые весла, раз! Еще раз! Оба борта — вместе! Изо всех сил!

Он оглянулся на остальные корабли. На них было лишь несколько человек, самых тяжелораненых и обессиленных.

— Если погибнем, остальные галеры сжечь! Они не должны попасть в руки римлян! Сжечь! Не мешкать!

Голос старого вождя гремел с прежней, мужской силой. Возбуждение вернуло ему силы, он вел корабль решительно, уверенно, словно к триумфальной победе. И когда молоты загрохотали над второй цепью, а затем римская галера вклинилась под свод входа, меньший пунийский корабль ударил по ней с силой, какую дает отчаяние.

Тотчас же весла разлетелись в щепки, треск ломающихся бортов на мгновение перекрыл шум боя, уже перекатившегося на эту сторону порта, и прежде чем римские абордажные мостики упали на борт нападавшего, пунийцы уже врывались на палубу противника, словно стая изголодавшихся волков.

Но одного мужества было недостаточно. Пунийцев была горстка, раненых, изможденных голодом, едва способных удержать оружие. И хотя они сражались великолепно, с безумием и самоотверженностью, вскоре они были сломлены. Часть их полегла на палубе римского корабля, часть отступала, теснимая врагом.

Санхуниатон тоже хотел перебраться на палубу римской галеры, но ему не хватило сил. Руки, давно отвыкшие от владения оружием, никогда не укрепляемые трудом, исхудавшие от голода, не смогли подтянуть тело, отягощенное доспехами. Он соскользнул с более высокого борта, едва не плача от отчаяния. Но тут же рядом с ним опустился римский абордажный мостик, железными клыками впиваясь в палубу карфагенской галеры, а по нему ровным шагом, плотной массой двинулись римляне. Внизу корабля вдруг застучали топоры, с треском начали лопаться какие-то доски.

Санхуниатон поднял оброненный щит и заслонил собой выход с мостика. При виде его великолепных, позолоченных доспехов римляне на мгновение замешкались. Этого мгновения старому воину хватило, чтобы броситься вперед и сразить первого врага. Пока он яростно рубился со следующими, с силой, какой у него, верно, никогда не было, с пылом юноши и умением старого фехтовальщика, он краем глаза заметил, что остатки его людей отступают и гибнут в неравном бою. Но отчаяние тут же сменилось дикой радостью, когда он увидел, что оба корабля, сцепившись, медленно погружаются в воду. Тонула карфагенская галера, дно которой прорубили неспособные сражаться гребцы, увлекая за собой соединенный с ней мостиками римский корабль.

— Вперед! Вперед! Бей! Танит благословляет! Бей! — крикнул он, безумно бросаясь на толпу, сгрудившуюся на мостике. Лишь бы они не заметили, лишь бы не расцепили корабли!

И уже поверженный, умирая от десятков ударов, он испытал еще одну, последнюю, огромную радость, услышав крик ужаса на римской галере и увидев, как возвышавшийся над ним свод арки внезапно, резко уходит в сторону.

Когда Кадмос, отбив штурм на главных стенах, во главе спешно собранных резервов прибежал в порт, он застал проход между Котоном и торговым портом полностью запертым двумя соединенными и затопленными на мелководье галерами.

58

На рассвете бой начал стихать. Поднялся южный ветер и принес все более густые тучи дыма, застилая им город и даже порт. Сквозь дым солнце казалось красным, почти кровавым, что сулило недоброе.

Этот дым, казалось, мешал римлянам, ибо они прекратили атаковать и лишь поспешно укреплялись на уже занятых территориях. Кадмос, делая то же самое на своей стороне, с тревогой наблюдал за ситуацией.

В ночном бою римляне захватили вход в торговый порт, тут же ввели в него свои галеры, овладели рыбным рынком, сараями, где держали новоприбывших рабов, бывшими складами Клейтомаха, канатными мастерскими, давно опустевшими зернохранилищами. Большинство карфагенских боевых машин, защищавших порт, либо попало в руки нападавших, либо было разрублено собственными расчетами.

Но военный порт удержался, а в узких улочках, ведущих от прибрежных площадей вглубь города, Кадмос остановил атаку римлян в рукопашной схватке. Теперь, пользуясь передышкой, он велел поспешно баррикадировать все проходы.

— Как это случилось, что они ворвались в порт? — допытывался он у Эоноса, который, хмурый и отчаявшийся, всю ночь сражался с отвагой безумца.

— Они ударили с дамбы Сципиона. Прежде, в безлунные ночи, они, должно быть, все подготовили. Мои дозоры доносили лишь, что там какое-то движение, так что мы были наготове. Но вчера… Ночь была такая светлая, казалось невозможным, чтобы что-то могло угрожать, стража поддалась усталости… Они ударили в тишине, на маленьких лодках, прямо на вход в порт и к стенам! У них были лестницы… Не успели мы и глазом моргнуть, как они уже разбили цепи у входа и добрались до машин! А когда вошли их галеры, ну, сам понимаешь…

— Понимаю! Но теперь их нужно сбросить обратно в воду! Наших сил на это мало! Иди, Эонос, к Гасдрубалу, расскажи ему все, проси о помощи! Сколько людей он только сможет прислать! Нужно спешить! Смотри, римские галеры поспешно кружат и подвозят все новые отряды! Пусть немедленно шлет на площадь Ганнона все резервы. Оттуда я поведу их на выбранный участок. Спеши!

Идибаала он послал к главным стенам — разведать обстановку. Дым, который ветер гнал оттуда к порту, свидетельствовал о том, что римляне снова пускают в ход зажигательные снаряды.

Но в народе не ходили тревожные слухи, которые обычно облетали город с неимоверной быстротой, а значит, атака там, по-видимому, провалилась, и серьезной угрозы не было.

Оба посланника вернулись так быстро, как только могли. Идибаал доложил, что пожары вспыхивают повсюду, в том числе и в тех кварталах, куда раньше зажигательные снаряды не долетали — видимо, римляне подтащили какие-то более мощные машины. Штурм, который велся от пролома на вторую стену и на баррикады, коими Кадмос перекрыл межстенное пространство, результатов не дал. Теперь там сражаются лучники и машины — так, обычная взаимная измотка.

Кадмос кивнул. На том участке пока ничего не грозит. Однако вести, что принес Эонос, были хуже.

Гасдрубал отказал в помощи. Более того, он в гневе кричал, что Кадмос, верно, обезумел! И что это ему, Гасдрубалу, скорее всего, придется со своим отрядом идти на помощь в Мегару!

— Что там творится? — хмурясь, спросил Кадмос.

— Римляне прорвались в двух местах. Ты же знаешь, там стена была слабой и низкой. У берега моря наши