Город пробужденный - Богуслав Суйковский

их остановили, но у дворца Клейтомаха они прорвались довольно далеко. Направление атаки было ясным — к цистернам с водой! Гасдрубал боится за воду, поэтому стянул в ту сторону все отдыхавшие отряды. Наши богачи окружили свои сады стенами, чтобы укрыться от глаз плебса, а теперь это послужило обороне города! Римлян остановили и отбросили к пролому в стенах, но Гасдрубал все еще опасается и стягивает отряды!

— Но там, на полуострове, у римлян не может быть больших сил! Главный удар наносится, несомненно, здесь! Ты это объяснил? Ты говорил, что я не удержу римлян, когда они снова двинутся? Что ответил Гасдрубал?

— Он ответил: «Пусть Кадмос обратится к народу! Я не могу дать ему ни одного солдата!»

Эонос, прежде чем повторить слова вождя, на миг замялся. Он не знал, стоит ли передавать все… Ибо Гасдрубал, нервно, поспешно бросая этот совет, смеялся! Почти безумно, хрипло — то ли с иронией, то ли с внезапно проснувшейся надеждой, — но он смеялся!

Эонос решил не повторять этого. Достаточно и самих слов. Пусть Кадмос понимает их как хочет.

Кадмос понял… Он медленно обвел взглядом окрестности. Припортовые площади уже заняли римляне. Теперь перед ними были узкие, запутанные улочки, ведущие вглубь города. Лишь от площади Ганнона начинались более широкие улицы, что вели к воротам, к Бирсе. Если римляне знают план города, они направят удар на эту площадь.

Если знают… Конечно, знают! Хотя бы та же Ванесса… Ах, а до нее сколько было римских рабов, отпущенных перед осадой, сколько шпионов?

Обратиться к народу… Когда-то это удалось! В уличных боях народ может справиться с регулярными войсками!

Он огляделся. Улицы Карт Хадашта легко оборонять. Дома в четыре, а то и в пять этажей — это же целые крепости… Население многочисленно. Но это население вымирает от голода! Те, кто еще жив, ослаблены…

Люди окружали его, появлялись в окнах, сбегали по наружным лестницам домов, что-то носили, что-то прятали в спешке, в страхе, в ужасе. Словно муравьи, когда ударом ноги разворошишь муравейник!

Но эти люди исхудали, как живые скелеты, двигались с трудом, малейшая тяжесть, которую они пытались поднять, гнула их к земле…

Через вершину баррикады, за которой он стоял, Кадмос взглянул в сторону порта. Ровная, сомкнутая, прикрытая щитами линия солдат перегораживала вдали улицу. За ней виднелись отдыхающие, собирающиеся отряды. В порту — непрерывное движение галер, подвозящих подкрепление. Железная, дисциплинированная, страшная сила, готовая ринуться вперед по одному слову приказа.

Этой силе нужно противопоставить другую! Силу, исходящую от духа! Да, Гасдрубал прав — нужно обратиться к народу!

Он очнулся от раздумий и со своей обычной энергией принялся отдавать приказы.

— Эонос, созывай людей с этой улицы! Ты, Идибаал, беги на улицу рыбаков. Примешь там командование. Я иду на ту улицу, что ведет от порта к площади. Призывайте народ к бою! Пробивайте в стенах домов проходы! Нападайте с флангов и с тыла! Обрушивайте на головы атакующих все, что попадется под руку! Не пустить их на площадь Ганнона! Торопитесь! Здесь мы должны обескровить римлян, а потом остатки сбросим в море! Весь народ, весь народ должен сражаться!

Он поспешил на выбранный, самый опасный участок. К своей радости, он застал там уже Макасса, горячо взывавшего к собиравшимся все гуще людям. Кадмос, пожав руку старому каменотесу, который совсем поседел и сгорбился, но не утратил энергии, тут же принялся организовывать оборону.

— Баррикада отнесена на несколько домов от порога, до которого уже добрались римляне. Хорошо! На высоте второго этажа пробивать проходы в стенах! Когда римляне ринутся в атаку, поджечь угловые дома! Из дальних домов валить на нападающих все, что можно! Хотя бы целые стены верхних этажей! Это уже битва не за победу, а за жизнь! За жизнь города, а не кого-то из нас! Торопитесь! Торопитесь! У нас нет времени!

Легат Гай Лелий, командовавший войсками со стороны порта, тоже понимал, что защитникам нужно время на подготовку, и решил не давать им этого времени. Едва он навел какой-то порядок, распределил манипулы и указал им цели удара, как повсюду заиграли буцины, сверкнули выхваченные из ножен мечи командиров, и железные фаланги двинулись к наскоро возведенным, еще только укрепляемым баррикадам.

— Макасс, делать, как я сказал! — крикнул Кадмос. — Мы их здесь задержим! Невоенные пусть бьют с флангов!

Он увидел, как на лестницы нескольких ближайших домов поспешно хлынула толпа, услышал крики воодушевления и взаимного ободрения и повернулся к своим солдатам, занимавшим гребень баррикады. Здесь ни ободрения, ни особых указаний не требовалось.

Первый ряд сомкнулся щитами, второй выставил копья между плечами первого, третий стоял наготове. Лучники разбежались по сторонам, цепляясь за карнизы, лестницы, окна, за любое место, откуда можно было разить стрелами.

Римляне шли ровным, твердым шагом, не ускоряя его до последнего мгновения, прикрытые щитами по самые глаза. Стрелы защитников зажужжали, застучали по щитам и шлемам, но и находили цель. В первом ряду пал ветеран с тремя почетными цепочками на панцире, пал сотник с пробитой чуть выше колена ногой, пало двое в дальних рядах, но строй лишь смыкался и без остановки пер все вперед.

Так они дошли до подножия баррикады и по бревнам, бочкам, камням, перевернутым повозкам, домашней утвари начали карабкаться к защитникам. Наконец они сошлись: холодное спокойствие и послушная масса — с силой отчаяния, ярости и ненависти.

Кадмос не мог бы сказать, как долго длилась эта схватка. Вопли, стоны, лязг металла, треск ломающихся и проваливающихся под ногами хлипких предметов, использованных для постройки баррикады, — все слилось в хаос, отнимавший сознание. Его хватило лишь на то, чтобы постоянно управлять своими людьми, хотя и сам он сражался в первом ряду, рубил, отбивал удары, сбрасывал упрямо карабкавшихся врагов, охваченный, как и все, яростью боя.

Дважды редеющие ряды защитников дрогнули и отхлынули назад, и дважды без приказа и понуканий они снова возвращались на гребень баррикады, отбрасывая римлян. Баррикада была уже усеяна телами, залита кровью.

В короткий миг передышки Кадмос взглянул вглубь улицы. Со стороны порта шла новая, сомкнутая, отдохнувшая колонна римлян. Он оглянулся на своих людей. Их осталась едва ли половина, они были измотаны предыдущей ночной битвой, голодны, лихорадка горела на всех лицах. Но стиснутые губы, сдвинутые брови, крепко сжатое, хоть и зазубренное оружие, говорили о несгибаемой воле сражаться дальше, до конца.

«Не отступят! Погибнут, но не отступят! — подумал он с невольной радостью и затаенной гордостью. — Но погибнут наверняка!