Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

class="sup">73. Они были встревожены числом прибывающих молодых девушек с венерическими заболеваниями и распущенными нравами, хотя и признавали, что их западные сестры были немногим лучше. Hilfswerk оценила личность и поведение нескольких тысяч беженцев. Многие уехали по причинам, связанным с работой. Половине из них было от восемнадцати до двадцати одного года, 20 % не достигли восемнадцати лет. Две трети демонстрировали “хорошее” поведение, у остальных был “плохой” или “сомнительный” характер. Проблема с этим трудным меньшинством, по мнению благотворительной организации, заключалась в “их ментальности”: “их распущенность усиливалась”, они были “морально неустойчивыми”, и “часто им недоставало трудовой этики”. Для общества, где работа определяла репутацию, это был ужасный табель успеваемости74.

Правительство выделило сбежавшим из ГДР специальные средства на жилье, обучение и интеграцию. К концу 1950-х годов стало прибывать больше беженцев с навыками и Abitur (дипломом о высшем образовании), что облегчило ситуацию. Но для многих компаний они были дешевой рабочей силой, их назначали на работу в дополнительные смены и размещали в гаражах или временных убежищах, за что взимали чрезмерную арендную плату. Молодежный работник в Кёльне в 1961 году отмечал, что с ними обращались так же плохо, как и с недавно прибывшими итальянскими и испанскими гастарбайтерами. Молодые беженцы оказывались в приютах со старыми, разведенными и морально неустойчивыми жильцами, где “выпивка и драки по ночам были обычным явлением”75.

В 1955 году каждый второй молодой беженец проходил через молодежный дом, управляемый благотворительными учреждениями и все чаще субсидируемый государством. Это были закрытые учреждения, не слишком отличавшиеся от армейских казарм. В 7 утра надо было вставать и завтракать. Затем наступало время ежедневной работы. Вечером следовали лекции или игры. В 22:00 был отбой. Нарушения или отказ от работы наказывались урезанием суммы карманных денег или выселением. Эти учреждения учили труду и дисциплине, в том числе добродетели экономии и бережливости. В конце концов молодежь отправляли в фирмы и на фермы. Большинство выглядело вполне довольными таким положением вещей, но система была открыта для злоупотреблений и эксплуатации. Неквалифицированный беженец, работавший на ферме в Восточной Вестфалии, говорил в 1955 году следующее: “Фермеры в этом регионе очень плохие, потому что здесь с нами обращаются как с рабами… Они думают, что только потому, что мы родом из восточной зоны, они вправе делать все, что захотят”. Многие воспринимали такой прием как несправедливый и патерналистский, лишающий их независимости и равного отношения. Молодой демократии предстояло еще многое сделать76.

Около 400 тысяч человек настолько разочаровались в капиталистическом западе, что вернулись обратно в ГДР. К ним присоединилась меньшая волна миграции на восток, о которой обычно забывают, но которая привлекла 200 тысяч пришельцев с запада. Лишь немногие из них были убежденными коммунистами. Большинство искали работу, жилье или любовь. Вскоре они обнаружили, что, хотя у ГДР не было проблем с предоставлением им первого, ситуация с жильем была еще более катастрофической, чем на западе. А перенаселенность и необходимость жить вместе с будущими тещами сказывались на романтических отношениях.

Если в Федеративной Республике интеграция была трудной, то в ГДР она была трудной вдвойне. Соседи и рабочие смотрели на прибывших с запада с подозрением и растерянностью: пусть те и не были шпионами, но были конкурентами за и без того достаточно дефицитные жилье и одежду. Девушка, переехавшая с семьей в Восточный Берлин в 1960 году, вспоминала, как встретила ее учительница в первый день в социалистической школе: “Как можно быть настолько глупым, чтобы переехать с запада на восток!”77 Многие остались ненадолго. В 1960 году в транзитном лагере Фридланд было проведено исследование среди вернувшихся на запад. У подавляющего большинства изначально не было сложившихся семьи и дома, многие были сиротами. Большинство не могли справиться с политизацией жизни в ГДР или были недовольны своей работой и жильем. Две трети продержались в ГДР всего несколько месяцев. Микаэла Хейден сбежала в Восточный Берлин в мае 1959 года, чтобы быть со своим женихом. По прибытии спецслужба (Штази) безуспешно пыталась ее завербовать. Будучи квалифицированным лаборантом, она смогла поступить в университет. Через три месяца ее отправили работать на фабрику, чтобы она смогла доказать свои социалистические взгляды. 2 февраля 1960 года она сбежала обратно в Западный Берлин78.

Neue Heimat

Помощь была жизненно важной, но в конечном счете краткосрочной. Изгнанники и беженцы должны были где-то пустить корни. Как они будут интегрированы, решали правительства, а не благотворительные организации. Восточная и Западная Германия придерживались радикально разных подходов, что отразилось в коллективных именах, данных пришельцам с востока. В советской зоне они были официально известны как “переселенцы” (Umsiedler) – термин, который делал их миграцию добровольной и заглушал любую критику в адрес братских социалистических стран, которые их вытеснили. В 1947 году группа беженцев из Силезии (с 1945 года в составе Польши), в том числе признанных жертв фашизма, собралась, чтобы потребовать улучшения жилищных условий и работы. Когда оратор обратился к ним как к Umsiedler, из зала раздались протесты: “Мы всего лишь бедные беженцы… мы изгнанники, те, у кого нет родины”. На следующий день организаторы из беженцев были арестованы, а сама группа распущена79. Едва ГДР родилась, как объявила о завершении интеграции. “Переселенцы” были переименованы в “новых граждан” (Neubürger).

В Западной Германии, напротив, в 1953 году они были официально признаны “изгнанниками” (Vertriebene) – буквально теми, кто был изгнан со своей родины против своей воли; термин распространялся даже на их детей, рожденных после изгнания. Под “беженцами” теперь подразумевались люди, бежавшие из ГДР. В то время как восток быстро распустил свои комитеты по переселению, запад предоставил изгнанникам собственный государственный департамент и оплакивал потерю их Heimat – термин, который отсылал к эмоциональным и территориальным корням, чувству принадлежности и безопасности, – а также своей patria, месту, где человек чувствовал себя как дома.

Западная Германия вела двойную игру. Внутри страны левые и правые силы использовали чувство недовольства изгнанных и поддерживали их мечту о возвращении на родину, в то время как во внешней политике они уважали новые границы. Восточная Германия была более честной и быстрее применила горькое лекарство: беженцам велели отказаться от подобных мечтаний, признать отсутствие шансов на то, что Советский Союз или Польша вернут их прежнюю родину, и считать своим домом ГДР. Такой реализм лишал беженцев своего голоса и идентичности.

В обоих обществах интеграция была фрагментарной и неполной, но по разным причинам. ГДР удалось быстро вывести своих мигрантов из лагерей, при этом бросив большинство из них на произвол судьбы. Поддержка ограничивалась экстренной помощью, беспроцентным кредитом