Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

роспросити их накрепко и стращати всякими пригрозами, таки ль они тот плат с мышьяком взяли у детины спроста, и неумышленьем ли тот мышьяк для какого злого дела в Верх взносили и преж сего в Верх мышьяку или сулемы не нашивали ль и т. д. Мастерицы у пытки сказали, что они виноваты в том, как велели мышьяк, исторопясь, сокольею солью заменить, а тот был у них мышьяк принесен в Верх спроста, а лихого у них никакого умышленья не бывало. А детина их сказал, что мышьяк принес к ним в Верх спроста, не ведая, а на лихое дело того мышьяку к ним не принашивал, и сам он тем мышьяком и сулемою никакого дурна не делывал и людей не порчивал. И дьяк Сурьянин велел того детину стращать и поднять на пытку дважды, а пытать его не велел. И тот детина ни в чем не винился, а говорил прежние ж свои речи.

Мая 5-го государь для именин дщери своей царевны Ирины Михайловны золотных мастериц Окулину Волкову да дочь ее Марью Ярышкину пожаловал, велел их из-за пристава свободить и велел им быти у своего государева дела в Светлице в мастерицах по-прежнему; а человека их Онашку из-за пристава до своего государева указу свобожать не велел. Он был освобожден июня 3-го».

Приворотный корень обратим

В 1635г. 30 генваря одна из царицыных золотных мастериц, та же Антонида Чашникова, выронила нечаянно у мастериц в палате, т.е. в Светлице, где все они работали, платок, а в том плату «заверчен корень неведомо какой». Платок и с корнем подняли две белые мастерицы и тотчас же объявили, т.е. представили, государыне. На другой день по государеву указу и по именному приказу царицы велено дьяку царицыной Мастерской палаты Сурьянину Тороканову об этом сыскати накрепко. Дьяк тотчас начал розыск расспросом: где мастерица Чашникова тот корень взяла, или кто ей тот корень, и для чего дал, и почему она с ним ходит к государю и к государыне в Верх, т.е. во дворец? Чашникова отвечала, что тот корень не лихой, а носит она его с собою от сердечных болезни, что сердцем больна. Само собою разумеется, что такой ответ был недостаточен: царское слово сыскати накрепко требовало самого полного и строгого исследования. Дьяк стал спрашивать со всякою пригрозою: если она про тот корень, какой он словет, и где она его взяла, или кто ей дал, и для чего дал, подлинно не скажет и государю в том вины своей не принесет, то государь велел ее в том пытати накрепко. Мастерица повинилась и сказала, что в первом своем распросе не объявила про корень подлинно, блюдясь от государя и от государыни опалы; а теперь про тот корень скажет подлинно: ходит-де в царицыну слободу в Кисловку к государевым мастерицам к Авдотье Ярышкине и к иным женка, зовут ее Танькою; и она-де той женке била челом, что до нее муж лих, и она ей дала тот корень, который она выронила в Светлице; а велела ей тот корень положить на зеркальное стекло, да в то зеркало смотреться, и до нее-де будет муж добр. А живет та женка на Здвиженской улице. Дьяк тотчас велел женку Таньку отыскать и привести пред себя.

Когда посланные за ней дети боярские поставили ее к допросу, она сказала, что зовут ее Танькою, а мужа у ней зовут Гришка Плотник, а живут они на Знаменке на дворничестве, т. е. в дворниках, у дворянина Головачова. Потом женка Татьянка, как нужно было ожидать, во всем заперлась и ответила, что она отнюдь в царицыну слободу в Кисловку ни к кому не ходит и золотной мастерицы Антониды Чашниковой не знает и иных никаких мастериц не знает и к ним не ходит. Их поставили с очей на очи. Мастерица говорила, что она, Танька, в Кисловку к мастерицам ходит, что там у ней с нею и познать учинилась, что она била ей челом, что до нее муж лих, бьет и увечит, и она, Танька, дала ей корень, а велела положить его на зеркальное стекло, да в то зеркало смотреться, и до тебя-де будет муж добр.

Ворожея во всем запиралась, говорила, что мастерица тем ее клеплет, что она ее и не знает и коренья ей никакова не давала. Да об том у них меж себя было спору много. Дьяк, видя их спор, начал их спрашивать, разводя порознь, со всякою пригрозою. Но ворожея стояла на своем. Дьяк потом расспрашивал ее наодине со многою пригрозою, объявил ей, что если не повинится, то будут ее пытати накрепко и огнем жечь. Пригроза пытки подействовала, и ворожея призналась, однако, в том только, что действительно дала корень мастерице от лихого мужа, чтобы ее муж любил; но в Кисловку ни к кому не ходит и никого там не знает. То же она говорила и на очной ставке с мастерицею, всячески запираясь, несмотря на улики, что в царицыну слободу к мастерицам не ходит и с ними не знается. Тем и заключился предварительный допрос. Записав речи, дьяк отдал подсудимых держать приставам.

Чрез пять дней, февраля 5-го, государь, слушав это дело, велел ехать к пытке окольничему Василью Ивановичу Стрешневу да дьяку Сурьянину Тороканову и про то дело сыскивать и мастерицу, и женку Таньку расспрашивать накрепко. В первых своих речах Антонида сказала, что ей женка Танька дала корень от сердечной болезни, а потом сказала, что для того, чтобы до нее муж был добр, следовательно, речи свои рознила, потому и должна открыть все подлинно. Если она у той женки взяла корень для лихого мужа, то по своему воровству ей довелось тот корень держать у себя на подворье, а к государю во дворец его носити не пригоже. А коли она тот корень принесла в Верх, и она для чего принесла и по какому умышленью; и его, государя, и царицу, и их царских детей портить не хотела ль и кто иной ее с тем не засылал ли? Или она сама по какому умышленью тот корень в Верх принесла и для чего принесла? А женку Таньку расспросить: сказывает она, что тот корень дала мастерице для того, чтоб до нее муж был добр, и она б сказала подлинно, какой тот корень словет, и где она его взяла, и сколь давно она тем промышляет, и кому иным или ей, Антониде, опричь того какие коренья давала ли, и в царицыну слободу в Кисловку ходит ли, и с