Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

внешнюю позицию по отношению друг к другу, без всякого родства с идеей числа» (см. § 132). Но длительность свою Бергсон иногда определяет как «ткань реальности», а мне это определение категориально не подходит. Ноуменальное время лишь третично развертывается в реальность. В первозданности своей оно не только не реально, но даже не действительно. «Тканью реальности» время может быть названо, когда оно уже развернулось в жизненном пространстве, диалектически сочетая следовое прошлое, кинетическое настоящее и потенциальное будущее.

Менее всего неправильно, как мне кажется, будет уподобить осевое время движения жизни бессмертию, но бессмертию творческому, свободному, вечно юному, как юны гомеровские богини, независимо от того, к какому поколению богов они принадлежат. И раз уж мы коснулись теологических символов, то пусть у нас ноуменальное время символизирует трехликая Мойра, а феноменальным временем пусть символически управляют три древнегреческие Оры, три богини времен, циклические божества роста, цветения и зрелого плода.

Ноуменальное время-бессмертие одним концом впрядено в нуминозную вечность, а с другого конца из него можно выпрясти множество феноменальных судеб и участей, и вот, пряли, прядут и неотвратимо когда-нибудь обрежут.

§ 186

Трансцендентальное и феноменальное в эволюции я предлагаю рассматривать в качестве одного движения. Во-первых, так будет нагляднее. А во-вторых, всякое феноменальное возникает через трансценденцию и в известном смысле есть трансцендируемая феноменальность или феноменализирующаяся трансценденция.

Это вторичное по отношению к осевому движению эволюции я буду именовать радиальным движением или таллогенезом (от греческого «ταλος» – «ветвь»).

Продолжая категориально симфонизировать наших феаков, я могу предложить вам следующие антропологические импрессии.

Исполняя Аристотеля, в эволоюционной трансценденции и проистекающем из нее радиальном движении мы можем увидеть прежде всего «внешние причины», то есть «цель» и «источник движения». «Цель» – это «форма», которая еще должна стать внутренне присущей организмам. «Форма» – это «цель», которая уже стала внутренне им присущей. «Форма» начинает доминировать, ибо она определяет «материю». «Первая материя» совершенно неопределенна, последующие «материи» менее неопределенны, но они менее неопределенны потому, что уже восприняли последовательный ряд «форм» – источник определения. «Форма», однако, не всемогуща, так как она определяет «материю» лишь до известного предела, она определяет ее только в видовом смысле. «Скорее форма является природой, чем материя» (см. § 111), – замечает Аристотель, и этим замечанием как бы настраивает нас на радиальный, феноменологический лад того, что мы привыкли называть природой.

Эволюционистски исполняя Абсолютного Профессора, мне кажется, можно сказать, что радиальная трансценденция выражается в овнешнении и в переводе в инобытие абсолютного осевого движения, а само радиальное движение, природа во всем многообразии видов, семейств, типов и царств – явленный и потому видимый результат объективирования и гештальтирования Жизни.

Исполняя Трансцендентного Академика, мы просто обязаны воспринимать его «чисто-разумный» запрет как антиномическую провокацию, трансцендентальное приглашение умополагать, по меньшей мере, две природы: ноуменальную и феноменальную, то, что в эволюционном движении я предлагаю называть аксо– и таллогенезом.

В осевом движении три атрибута бытия, как мы сказали, пребывают в становящемся и возрастающем триединстве. Трансценденция это единство превращает в антиномическое противостояние Потребности и Воли, а в феноменальном потоке жизни соматичность, психичность и эмоциональность (в широком смысле) вступают в сложнейшие диалектические взаимодействия. В осевом движении мы можем лишь допускать некую эволюцию-в-себе, которая в радиальном проявлении наглядно предстает перед нами в многообразии различных жизненных форм. Наукообразно выражаясь, в осевом движении созидается некий общий генотип Жизни, генотипизируется сама Эволюция. Радиальная трансценденция эту эволюцию-в-себе сперва транскрибирует, а затем транслирует в явленную эволюцию видов, «овнешняет» (по Гегелю), «оформляет» (по Аристотелю), внутренний «жизненный порыв» Бергсона преобразуя в порыв внешний, в эманацию ноуменального, в некий биофеноз, в оформление и развитие всеобщего фенотипа жизни реальной и действующей.

Для радиального эволюционного движения характерны три трансцендентально-феноменальных признака.

Девиация и дивергентная радиация. В эволюционной теории под девиацией чаще всего понимают эволюционное уклонение в развитии органа в ходе его эмбрионального развития. Но всякое радиальное движение тоже начинается с девиации или уклонения от Пути становления, с отделения от Ствола жизни. Следом за этой трансцендентальной девиацией происходит развертывание («evolutio», по латыни) и разделение в форме разветвления. «…Филогенез любой группы организмов, – разъясняет нам «Популярный биологический словарь», – сопровождается ее разделением (дивергенцией) на ряд отдельных дочерних стволов, виды которых осваивают различные экологические условия»80. «Порыв, – пишет Бергсон, – передаваясь, все более и более разделяется»81.

Именно в ветвях древа жизни проявляются те закономерные эволюционные движения, которые мы рассматривали в § 72: линии расходятся, сходятся, образуются развилки, веера – все это многообразие в принципе можно зарисовать, но рисунок придется заказать не обычному художнику, а математику-топологу, умеющему видеть и изображать не только в трех, а во многих измерениях.

Радиальное движение, похоже, намного сложнее и ветвистее, чем оно представляется биогенеологам; «…частная эволюция – процесс круговой. Как облака пыли, поднятые струею ветра, живые существа вращаются вокруг себя, увлекаемые великим дуновением жизни»82. Эти «взвихрения» мы научно воспринимаем как эволюционное движение, только их мы и можем реально исследовать. Но антропологически мы постоянно должны напоминать себе о том, что базовая и осевая эволюция совершается не в радиации, а в концентрации жизни, не в ветвях, а в стволе, тогда как в девиационном филогенезе мы видим трансцендирующуюся феноменальность, эволюцию вторичную и третичную.

Самоограничение и материализация. Уже Аристотель отмечал, что по мере своего оформления «материя» все больше утрачивает свою первозданную неопределенность, свои потенциальные возможности, свою пластичность и способность принимать все новые и новые формы (см. § 111). Эволюционно-антропологически транспонируя Аристотеля, можно сказать, что в радиальном движении постепенно ограничивается «формой» первозданная субстанциальность жизни, сокращается ее пластичная качественность. Аристотель говорил, что, став кирпичом, «кирпичная» материя уже не может стать тортом. Я перефразирую: став в таллогенезе, скажем, насекомым, «насекомая» субстанциальность уже не может переоформиться в птицу или в млекопитающее.

Говоря языком Евдокса Книдского, можно заявить, что осевое движение постепенно исчерпывает себя в движении радиальном.

В стилистике Платона можно утверждать, что идея эволюции-в-себе приземляется и опошляется в филогенетическом дендрогенезе.

В биофенозе субстанциальный атрибут бытия самоограничивается, сказал бы Спиноза.

«По мере развития жизнь рассеивается в своих проявлениях», – пишет Анри Бергсон83. Это рассеивание, как считает философ, происходит вот почему: «Когда взрывается граната, ее дробление объясняется как взрывчатой силой заключенного в ней пороха, так и сопротивлением со стороны металла. То же самое можно сказать о дроблении жизни на особи и виды. Его обусловливают, как нам кажется, два ряда причин: сопротивление, испытываемое жизнью со стороны неорганизованной материи, и взрывчатая сила, которую жизнь несет в себе и которая порождается неустойчивым равновесием тенденций»84. «Жизненный порыв» и неограниченное творчество в радиальном движении «сталкивается с