Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

случайному его долю, и долю весьма значительную. Затем придется определить центры, вокруг которых кристаллизуется то, что не взаимосвязано. И сама эта кристаллизация очистит остальное: проявятся главные направления, по которым движется жизнь, развивая первичный импульс»101.

Согласен: отведем и попробуем определить. Но давайте попробуем отвести более определенно и скажем: на радиальной периферии мы охотно уступаем неодарвинистской метафизике образование видов, родов и, пожалуй, семейств. Но отряды и классы образуются уже не на периферии, а в центре радиального движения, где эволюционная трансценденция еще весьма ортогенетична. Типы же впрямую ответвляются от Ствола жизни; вернее, как любят уточнять дарвинисты, сперва ответвляется вид, который затем «систематически» разветвляется в род, семейство, отряд и т. д. Однако из сотен ответвившихся видов лишь один становится, так сказать, «типоносным», то есть разрастается в типовое сообщество организмов. Неужто и это судьбоносное движение случайно? Случайно возникли хордовые и случайно членистоногие?..

Как бы то ни было, происхождение царств я не только случаю – самому совершенному и самому осевому ортогенезу не отдам, ибо их возникновение в Шестодневе мира всегда сопровождалось особым на то божественным провозглашением, то есть, прежде чем царства начинали изводиться «водой» и «землей», это изведение специально и Богом обусловливалось.

При этом не будем забывать, что в феноменологии жизни границы между ортосферой и тихосферой весьма зыбки и подвижны в зависимости от того, о каком конкретном царстве, типе, классе и т. п. идет речь. «Нет ничего невозможного в том, – предупреждает Бергсон, – что доля случайности более обширна в изменчивости растений, чем животных…»102.

Обратим внимание на греческое слово «тюхэ», которое помимо «случай, случайность» переводится еще как «участь, доля, судьба». Не содержит ли один из самых философствующих языков мира указание на то, что случай есть лишь сильно ослабленное проявление некой осевой закономерности, подобно тому как, с точки зрения строгой физики, ночь есть лишь слабоосвещенный день?

Лейбниц когда-то пытался различать две, а по сути три формы необходимости: необходимость абсолютную, или метафизическую, допускающую только единственную возможность событий и исключающую всякую противоположность им; гипотетическую необходимость и тесно примыкающую к ней относительную случайность103. Не можем ли мы предположить, что осевым движением жизни управляет абсолютная необходимость, радиальной трансценденцией – необходимость гипотетическая, а на периферии радиального движения господствует относительная случайность?

В «Науке логики» Гегель разъяснял, что необходимость не предстает перед нами непосредственно, а всегда облечена в форму своей противоположности – случайности. Задачи науки, и особенно философии, писал Гегель, состоят в том, чтобы познать необходимость, скрытую под видимостью случайности.

§ 188

Насколько я понимаю, большинство ученых противятся концепции ортогенеза. Но в философии этот мотив звучит уже тысячи лет.

Аристотель не только телеологичен, но и ортогенетичен, так как его телеология внутренняя, имманентная. По Аристотелю, целью чего бы то ни было является не стремление от себя к чему-то иному, а стремление к себе, к полной самореализации и достижению своего блага (см. § 111).

У Платона цели бытийствуют вне реального для нас и иллюзорного для Платона чувственного мира. Но, упав в мир вещей и материальности, души стремятся возвратиться в идеальный мир, откуда они выпали. Это ведь тоже направленное движение – вернуться в царство истинных и живых целей, через трансценденцию освободиться от феноменального и приобщиться, причаститься бессмертному и ноуменальному. Говоря так, я, разумеется, симфонически исполняю Платона. Но разве он не дает мне полифонического основания для подобной мелодической интерпретации?

Сегодня принято иронически улыбаться, вспоминая о теории «предустановленной гармонии» Лейбница. Но если мы вспомним о том, что у Лейбница эта гармония реализуется в субстанциальной активности «монад», в возрастающей согласованности различных частей мироздания, в трансцендентальном взаимодействии божественной партитуры с тварным самостоятельным и творческим исполнением, – если мы так вспомним и прочтем Лейбница, может быть, оснований для снисходительной иронии у нас поубавится?

Помнится, Шеллинг учил, что природу нельзя понимать как случайное существование явлений и законов – к ней следует относиться как к большому организму, все части которого подчинены одной общей цели.

Величайший из антиномистов, Иммануил Кант, с одной стороны, утверждал, что в пределах единственно доступной нашему пониманию механической связи явлений природы целесообразность играет для нашего познания роль чуждого пришельца; но с другой стороны, эту гостью из высшего мира, из мира целей, он настойчиво призывал в философию истории, ибо, говорил он, историю человека нельзя философски понять, не зная ее цели. Не кажется ли вам, что первая часть этой кантовской антиномии обращена к ученым, а вторая – к философам и антропологам? Для первых теория ортогенеза – незваная и неудобная гостья, в то время как для вторых – непременная спутница жизни, а там уж от философа зависит, как он с ней будет обращаться: возведет в ранг законной супруги или унизит до положения содержанки… Скажем, Карла Маркса мы вроде бы никак не можем упрекнуть в идеализме. А поди ж ты, с его политэкономической философией навязчиво сожительствовала абсолютная и ортогенетическая идея – направленность совокупного антропогенеза к счастливому будущему коммунизма.

Строгим и специализированным ученым легко хранить верность своей научной истине; Одиссей залепил им уши воском, их дело старательно и точно грести в феноменальном пространстве, а не слушать пение трансцендентальных сирен. Но как только самые любознательные из ученых пытаются выглянуть из платоновской пещеры, как только позволяют себе ощутить трансцендентальное напряжение в повторяющемся и монотонном феноменальном движении, так сразу затычки начинают пропускать посторонние и чужеродные для специализированной науки звуки: Коп начинает слышать и набрасывает на бумагу напев «батмогенеза», Лев Берг предлагает и противопоставляет дарвинизму музыку «номогенеза».

Ученые, разумеется, не поддаются на метафизические провокации. Но совсем не ощущать затычек у себя в ушах они больше не могут. И вот «Популярный биологический словарь», который никак нельзя заподозрить в ортогенетической греховности, уже иначе отзывается о своей «благоверной». «…Дарвиновская теория естественного отбора, – читаем мы, – при торжестве идей дарвинизма подвергается критике, поскольку исходит только из математически невероятного принципа отбора случайных уклонений… Совершенно очевидно, что наряду с естественным отбором наиболее приспособленных существует механизм, направляющий эволюцию по определенному руслу… Творческая сила естественного отбора прилагается не к необозримому множеству, а к относительно небольшому числу заранее естественно отселектированных вариантов»104 (курсив мой. – Ю. В.).

Помните, Лоренц писал о двух Великих Конструкторах эволюции? Но их, по крайней мере, три: Изменчивость, Наследственность и Естественный Отбор. Изменчивость служит основой возникновения новых признаков, наследственность закрепляет эти признаки у потомков, а естественный отбор вызывает селекцию, в результате которой устраняются организмы, не приспособленные к существующим условиям среды жизни. Эти три тенденции, три потока жизни находятся в сложнейшем и