Подснежники и вонючие крысы - Оскар Крун

Вытаращив глаза, папа уставился на меня.

И тут мы в один голос закричали. Закричали, глядя друг на друга:

– Кристер!

Первые подснежники

События разворачивались очень быстро.

В папиных глазах читалась паника, а мое сердце гулко заухало. Я пытался прислушаться к нему, но услышал лишь «ду-дунк, ду-дунк, ду-дунк», а ощущения были такие, будто сердце пыталось выпрыгнуть из моей груди. Или будто там вовсе не сердце, а шипастый металлический пресс, как в контейнере для деревянных отходов. Или будто это кулаки Дарта Вейдера, стучащие Сакке в дверь.

Оно перемалывало, кололо, мучило и пугало.

Мысли пришли ко мне позже – когда мы с папой бегом пересекли площадь и запрыгнули в машину. В воздухе стоял странный запах, и уже становилось трудно дышать, серые тучи даже близко не походили на дождевые – то были опасные для жизни клубы дыма с горящей свалки.

Я думал о Кристере. Уже потом я удивлялся, что вообще не вспомнил ни о Зузу, ни о Наймином папе, которые, конечно, в тот самый момент тоже были на горящей свалке. Я не вспомнил даже о C-3PO. Я думал только о Кристере. Только о своем брате. И о том, что моя единственная задача – спасти его. Совершить то, что я безуспешно пытался сделать в последние несколько недель. Потому что теперь Кристер оказался в эпицентре катастрофы.

Я понимал, или, по меньшей мере, догадывался, что за всем этим, должно быть, стоял Сакке, и возможно – его Крэбб с Гойлом. Что Сакке осуществил свою месть и сделал это быстрее, чем я мог себе представить. Но не мог же он оказаться настолько тупым, злым и ужасным человеком, чтобы поджечь целую свалку? Отравить целый город. Не мог же он в самом деле хотеть…

С водительского сиденья папа прикрикнул на меня, чтобы я не ревел. Он, мой папа, который всегда твердил мне, как важно не скрывать свои эмоции…

– Да, но только не сейчас! Подожди! Без паники! Только без паники!

Похоже, он убеждал больше себя, чем меня.

Но это, конечно, не помогло. Если уж слезы полились, так просто их не остановишь. Если в тебе зреет паника, ты в конце концов взорвешься. Так и произошло. Я взорвался.

– Но Кристер! – рыдал я. – Он умрет! Папа, он умрет!

Папа шумно задышал.

– Нет, – выдохнул он. – Нет, нет, нет.

А потом:

– Тшшшшш!

– Папа, я не хочу, чтобы Кристер умер! Я не смогу жить без…

Я понял, что папа тоже вот-вот взорвется. Что он, должно быть, готов выкинуть меня из машины прямо на ходу. Что сейчас главное – сосредоточиться. Поплакать мы сможем потом. Еще я вдруг понял, что папа со мной не спорит – он не считал, что я преувеличиваю опасность.

Папа попытался меня успокоить.

– Он уже идет домой, мы его скоро увидим, – бормотал папа, но взгляд его при этом метался по дороге, как испуганный заяц, а рулил он, как псих.

Внезапно он кинул мне свой мобильник и велел звонить Найминому отцу. В каком-то смысле здорово было получить задание, потому что теперь я был вынужден сделать глубокий вдох, хоть это и было трудно. Я только судорожно хватал ртом воздух вперемежку со слезами, чувствуя, что у меня в горле что-то застряло.

Но я сумел набрать номер.

Пошли гудки.

– Возьми трубку! – вскричал папа, но это не помогло.

«Здравствуйте, вы дозвонились…»

Я сбросил автоответчик, и перед глазами у меня встала страшная картина. Телефон Найминого папы плавился среди пластиковых пакетов, тостеров, емкостей с токсичными жидкостями, рядом с наполовину готовым роботом и… и… и…

– Просто дыши, – скомандовал папа. – Успокойся, мы справимся. Он сейчас появится.

Но Кристер не появлялся. И у меня никак не получалось вздохнуть.

Над свалкой возвышался гигантский столб черного дыма, а вокруг него клубились тяжелые облака ядовитых испарений. Подъезд к воротам свалки был перегорожен, и со всех сторон мигали голубыми огнями пожарные и полицейские машины.

Нас оглушили сирены. Прямо позади нас раздался их пронзительный вой, папа резко вырулил на тротуар и прямо там заглушил мотор. Мимо нас на чудовищной скорости промчалась скорая и, свернув в сторону свалки, едва не снесла заграждения, которые в спешке убирали полицейские.

– Кристер! – завопил я.

– Тихо! – взревел папа.

Так громко и зло он почти никогда не кричал, но в тот день он кричал так чрезвычайно много. Обычно он всегда потом извинялся, но не в этот раз. В этот раз дело было не в том, что кто-то не хочет чистить зубы или как попало бросает свои ботинки в прихожей. На этот раз всё было серьезно. По-настоящему.

Я посмотрел на папу. Он был до смерти напуган.

На небольшой прогалине на другой стороне тротуара виднелось несколько белых звездочек.

Это были первые подснежники.

Хаос

Подснежники – такая штука, из-за которой у всех взрослых немного съезжает крыша. У Зузу, у папы, да почти у каждого. У населения. Когда распускаются первые подснежники, всегда возникает ощущение, будто на подходе нечто важное. Что всё начинается заново. Возвращается тепло, а впереди ждет очередное лето и новая жизнь.

Первые подснежники – это знак.

Но папа ничего не заметил – просто распахнул дверцу и выскочил наружу.

Я остался в машине. Оторвав взгляд от полянки с подснежниками и вернувшись в реальность, я буквально остолбенел. Просто сидел и смотрел сквозь ветровое стекло на хаос, творившийся за оградой свалки. Валил дым. Пожарные в своих защитных костюмах, шлемах и кислородных масках выглядели, как заправские космонавты. Потом я увидел скорую и врачей в зеленом. Их лица были закрыты масками. Они тащили носилки, а на носилках лежало тело. Это не могли быть ни Зузу, ни Наймин папа.

На носилках лежал кто-то поменьше.

Прощение

Да, люди в зеленом действительно собирались грузить носилки с телом в машину скорой помощи.

Папа помчался к ним, но его тут же оттеснили в сторону двое полицейских.

– Но там мой сын! – кричал папа, пока полицейские, говоря ему что-то успокаивающее, пытались отвести его подальше.

Тогда я выскользнул из машины и принялся потихоньку пробираться сквозь хаос.

– Мой сын! – долетел до меня издалека папин голос.

Я двигался в сторону скорой, и всё, что творилось