100 великих загадок российских городов - Виктор Николаевич Еремин

ли это знакомство в 1910 г. или такова фантазия Анны Андреевны, оправдывающая её отношения с Модильяни в 1911 г.? Сие есть тайна за семью печатями, но слишком многое (и в первую очередь множество противоречий с биографическими фактами из жизни Модильяни в 1910 г.) говорит о том, что никакого знакомства в тот раз не было.

Весной 1911 г. Гумилёв и Ахматова серьёзно разругались по поводу того, кто из них пишет лучшую поэзию. Анна Андреевна, поощряемая другими поэтами во главе с Вячеславом Ивановым, публично заявила мужу:

– Всё равно мои стихи лучше твоих!

В мае обстановка в семье накалилась до такого предела, что Анна Андреевна уехала к матери в Киев, а оттуда с невесть откуда взявшимися 2 тыс. руб. отправилась развеяться в полюбившийся Париж. Предполагают, что деньги жене швырнул Гумилёв, намекая на неизбежный развод. Сам он тогда же уехал в материнскую усадьбу Слепнёво, что находилась в Бежецком уезде близ Твери, и оставался там, пока к нему не приехала мириться Ахматова. Примирение состоялось в июле 1911 г., поэты вновь зажили душа в душу, результатом чего стало зачатие и рождение 1 октября 1912 г. сына Лёвушки, ныне прославленного мыслителя Льва Николаевича Гумилёва.

Итак, обиженная на мужа, обескураженная двадцатилетняя Анна Андреевна приехала в Париж в конце мая 1911 г. Воспитанная в русской высоконравственной традиции начала XX столетия, всю предшествовавшую жизнь пребывавшая под плотной опекой близких, женщина имела весьма смутные представления о будничной жизни, а тут вдруг впервые оказалась один на один с огромным, не знакомым ей городом. Неизбежно Ахматова растерялась. Остановившись в гостинице, она отправилась по знакомым местам, куда её водил «завистливый» супруг.

Вот тогда-то, в Париже, видимо, и случилось настоящее знакомство Ахматовой с Модильяни. Ведь он был завсегдатаем богемных кафешек. По неопровержимым свидетельствам художник уже был заядлым наркоманом-гашишистом и пьяницей. Жизнь Модильяни расписана многочисленными биографами чуть ли не по дням, поэтому достаточно познакомиться с несколькими исследованиями, где рассказывается о 1908–1911 гг., чтобы убедиться в уже устойчивой болезненной зависимости Амедео. Рассказы о пьяных дебошах, когда Модильяни драл картины и крушил скульптуры других авторов, объяснят, почему парижская богема старалась держаться подальше от итальянца. Ведь в ярости ему ничего не стоило схватиться за нож, даже будучи трезвым.

Уже в 1909 г. побывавшая у Амедео в Париже сестра его матери тётушка Лаура написала, что выглядел племянник ужасно. Мать Евгения позднее смягчила её слова, отметив: «Выглядит он неплохо». О последующем пятилетии жизни художника биографы рассказывают: «…не просыхающий ни дня, одурманенный гашишем, нищий, драчливый, больной человек без будущего, который в неполные тридцать лет выглядит развалиной».

Такой контраст между тем, что написала почти через пятьдесят лет Анна Ахматова, и тем, как говорили и писали близко знавшие Модильяни люди о тех годах, прямо ставят нас перед фактом, что Ахматова была нечестна в своём очерке. Анна Андреевна много лет отказывалась писать воспоминания о Модильяни, отказывалась давать интервью об их знакомстве, предпочитала не откровенничать на эту тему с близкими…

Толчком к написанию очерка «Амедео Модильяни» явно стал французский фильм о судьбе Модильяни «Монпарнас, 19», вышедший на экраны в 1958 г. и тогда же увиденный Анной Андреевной на закрытом показе в Ленинграде. Недаром она завершила свой очерк словами: «…совсем недавно Модильяни стал героем достаточно пошлого французского фильма “Монпарнас, 19”. Это очень горько!» Ахматова предчувствовала неизбежность той вакханалии слезливого блудодейства, которая случилась после её кончины.

Неизвестно, кто первым запустил в широкую аудиторию сплетню о романтичной светлой любви между великой русской женщиной-поэтом и великим итало-французским художником, но сплетня быстро разрасталась как снежный ком. Очевидно то, что она начала расползаться уже после смерти Ахматовой, а в эпоху развала СССР приняла лавинообразный характер. Уже в 1990‑х гг. для биографов Модильяни во всём мире стало обязательным включать в книги о художнике вставки о его любви к Ахматовой. Вставки делались даже при переиздании уже выходивших без этой истории книг.

Стихотворения Ахматовой, входящие в прямое противоречие с её очерком о художнике, ныне объявлены посвящением Модильяни. Поскольку доказать это невозможно, принята за аксиому формула: «данное стихотворение навеяно любовью к Модильяни». Как так получилось, объяснить никто не берётся. Однако если Ахматова находила возможным без стеснения посвящать и публиковать посвящения своим лесбийским пристрастиям, то почему в случае «посвящения» Модильяни вздумала скрыть этот факт? Даже после развода с Гумилёвым? Непонятно.

Но вершиной подлости (по другому и не скажешь!) стала история с рисунками Модильяни. В очерке Анна Андреевна написала: «Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, – эти рисунки дарил мне. Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей царскосельской комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы революции. Уцелел тот, в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие “ню”…»

Единственный сохранившийся рисунок Модильяни с изображением Ахматовой публиковался при её жизни. Смущает то, что такие почеркушки Модильяни рисовал очень быстро, до 25 штук в час (К. Ауджиас). Нарисовав, он пытался их тут же продать – по цене от 35 до 10 франков за стопку. Свидетельств этому много. Зачем художнику потребовалось рисовать Ахматову потом, дома, и дарить ей почеркушки поштучно – тайна за семью печатями. Но дело не в этом.

В 1993 г. парижская газета «Русская мысль» в номерах от 14–20 октября поведала, что русская славистка Августа Докукина-Бобель, ныне живущая и работающая в Италии, обнаружила в архивах покойного Поля Александра восемь карандашных рисунков Модильяни с изображением Анны Ахматовой. Шесть рисунков из них «ню».

Как и для чего делались «русские сенсации» в 1990‑х гг., отечественному читателю отлично известно. Кто изображён на рисунках, идентифицированных как изображения Ахматовой, понять невозможно. Откуда и когда появились рисунки в коллекции – не выяснено. Даже авторство Модильяни сомнительно. Однако ярлык «Анна Ахматова» к ним приклеен теперь навечно. Более того, «ню Ахматовой» якобы работы Модильяни продолжают во множестве появляться в печати и Интернете.

В любом случае обнаруженные «рисунки Модильяни» наводят на следующие рассуждения.

Если найденные в 1993 г. рисунки фальшивые или на них изображена неизвестная натурщица, отдалённо напоминающая Анну Ахматову, скорее всего очерк «Амедео Модильяни» был написан как оправдание самого факта её знакомства с художником, как утверждение, что ничего непристойного в их отношениях не было. Просто в кризисные дни жизни встретились два одиночества и помогли друг другу преодолеть тяготы смятения.

Ведь как раз к лету 1911 г. Модильяни после ряда дебошей и скандалов, совершённых им в наркотическом дурмане, был отринут парижской богемой и на какое-то время стал изгоем. Это спровоцировало творческий кризис – художник просто отказывался