Первый Выбор - Канира

— И ты думаешь, что он больше не согрешит? — спросил Аменадиэль скептически.

— Конечно согрешит, — рассмеялся я. — Он человек. Но теперь он знает, что грех — это не конец истории. Это просто препятствие, которое можно преодолеть. Урок, который можно выучить. Шанс стать лучше.

— А если он не научится? Если он повторит свои ошибки?

— Тогда у него будет ещё один шанс. И ещё один. Отец терпелив, брат мой. Более терпелив, чем мы можем понять.

Мы остановились на мосту над автострадой. Внизу потоком текли машины, каждая несла людей с их надеждами, страхами, радостями и печалями.

— Тридцать лет назад всё было по-другому, — тихо сказал Аменадиэль. — Они были… проще. Их грехи были понятными. Жадность, гнев, похоть — всё очевидно. А теперь…

— А теперь их мир стал сложнее, — закончил я. — У них есть инструменты, которые могут соединить их с любым человеком на планете, но они чувствуют себя более одинокими, чем когда-либо. У них есть доступ к любой информации в мире, но они не знают, чему верить. У них есть развлечения на любой вкус, но они скучают и чувствуют пустоту.

— Тогда зачем Отец позволил им развиваться таким образом? — в голосе Аменадиэля звучало настоящее недоумение. — Зачем дал им технологии, которые только усложняют их выбор?

Я улыбнулся.

— А ты помнишь, как мы реагировали, когда Отец дал им огонь? Мы говорили, что они сожгут себя и всё вокруг. Когда Он дал им письменность, мы беспокоились, что они будут записывать только ложь. Когда Он дал им медицину, мы думали, что они попытаются играть в богов.

Аменадиэль нахмурился, вспоминая.

— И что же? — спросил он. — Разве мы ошибались? Они использовали огонь для войн, письменность для пропаганды, медицину для создания биологического оружия.

— Да, — согласился я. — И они также использовали огонь, чтобы согреться и приготовить пищу. Письменность, чтобы сохранить знания и выразить любовь. Медицину, чтобы исцелять и спасать жизни. Видишь закономерность?

Аменадиэль молчал, обдумывая мои слова.

— Каждый дар может стать благословением или проклятием, — продолжил я. — Зависит от того, как его используют. И это верно не только для людей, брат мой. Вспомни Люцифера. Он был наделён силой, умом, мудростью. Светом. Он мог стать величайшим из нас. Но он выбрал гордыню.

— Люцифер… — Аменадиэль произнёс имя нашего брата с болью. — Я видел его сегодня. Он отказывается возвращаться в Ад. Говорит, что ему всё равно, что происходит с заключёнными душами.

— Но тебе не всё равно, — заметил я. — Иначе ты бы не пришёл сюда.

— Я выполняю приказ Отца.

— Нет, — покачал я головой. — Если бы ты просто выполнял приказ, то схватил бы Люцифера силой и притащил обратно в Ад. У тебя хватило бы сил. Он бы не сопротивлялся, я знаю. Но вместо этого ты пытаешься убедить его. Пытаешься понять.

Аменадиэль повернулся ко мне, в его глазах читалось удивление.

— Ты следил за мной всё это время?

— Часть времени, — признался я. — И видел, как ты смотришь на людей. Не только на их грехи. На них самих. Ты должен начинать понимать, что они не просто испорченные создания, которых нужно судить. Они… сложные.

— Сложные, — повторил Аменадиэль, будто пробуя это слово на вкус. — Да, именно это слово подходит. Но сложность не оправдывает грех, Михаил.

— Нет, не оправдывает, — согласился я. — Но она объясняет его. И понимание — это первый шаг к прощению.

— Прощению? — Аменадиэль резко повернулся ко мне. — Ты говоришь о прощении убийц, воров, насильников?

— Я говорю о понимании того, что превратило их в убийц, воров и насильников, — терпеливо ответил я. — О том, что, если бы мы понимали причины, мы могли бы предотвратить преступления, а не просто наказывать за них.

— Но справедливость…

— Справедливость важна, — перебил я. — Но милосердие важнее. Отец показал нам это, когда не уничтожил человечество после грехопадения. Когда дал им шанс на искупление.

Аменадиэль опустил голову, его крылья медленно сложились за спиной.

— Я не знаю, как это сделать, — тихо признался он. — Как смотреть на их грехи и не чувствовать гнев. Как видеть их страдания и не пытаться исправить всё силой.

— Начни с малого, — посоветовал я. — Найди одного человека. Одного, чья история тронет твоё сердце. Узнай его, пойми его выбор, помоги ему не через наказание, а через понимание.

— Как ты сделал с тем человеком на крыше?

— Именно так.

Мы снова пошли по улицам, и я видел, как Аменадиэль пытался смотреть на людей новыми глазами. Не как судья, а как брат, пытающийся понять.

— Михаил, — сказал он наконец, — а что ты думаешь о Люцифере? О его отказе возвращаться в Ад?

Я долго молчал, обдумывая ответ.

— Я думаю, наш брат тоже ищет своё место в этом мире, — сказал я наконец. — И возможно, его место не в Аду. По крайней мере, не сейчас.

— Но Ад без правителя…

— Найдёт другого правителя, — закончил я. — Или научится обходиться без него. Зло не исчезнет, если Люцифер вернётся. И не усилится, если он останется здесь.

— Отец так не думает.

— Отец думает по-своему. И у Него есть план, который мы не всегда понимаем. Но я верю, что в этом плане есть место и для блудного сына, который ищет путь домой по-своему.

Аменадиэль остановился посреди улицы, заставив меня остановиться тоже.

— Ты изменился, Михаил, — сказал он с удивлением в голосе. — Ты стал… мягче. Более человечным.

— Возможно, — улыбнулся я. — Возможно, это то, что происходит, когда проводишь время среди людей. Их человечность заразительна.

— И ты думаешь, это хорошо?

— Я думаю, это необходимо, — ответил я серьёзно. — Если мы хотим действительно служить Отцу и Его творениям, мы должны понимать их. А понимание требует не только наблюдения, но и сопереживания.

Мой брат кивнул, хотя я видел, что ему всё ещё трудно принять эту концепцию полностью.

— Останешься ли ты здесь? — спросил он. — На Земле?

— Ещё некоторое время, — ответил я. — У меня есть дела, которые нужно закончить. Люди, которым нужна помощь. И, возможно, братья, которые нуждаются в понимании.

Аменадиэль понял, что последнее относится к нему и Люциферу.

— Спасибо, — сказал он просто. — За сегодняшнюю ночь. За урок. За… всё.

— Мы братья, Аменадиэль, — сказал я, кладя руку ему на плечо. — Что бы ни