Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

прежние позиции, а потом – и ещё дальше назад, – печально заметил Алексей Семенович. – Этот факт деморализовал армию. Она перестала верить своим командирам, и в ней, как и во всей российской общественности, созрело огромное недовольство царской властью. Я нутром чувствую, как в России грядёт катастрофа колоссального масштаба, которая изменит весь ход российской истории.

Я навсегда запомнил, тогда, это необычное утверждение Савельева. Оно, почему-то, сразу врезалось в мою память и осталось в ней до конца моей жизни, как яркий пример аналитического склада ума у лучших контрразведчиков Русской армии в то время.

Восьмой и девятый день из четырнадцати отведённых генералом Лохвицким мне на расследование я откровенно… проспал, причём, в прямом смысле этого слова.

На улице ни на минуту не прекращался дождь и дул сильный ветер, и я спал… спал… спал, отсыпаясь за всю предыдущую неделю с её бессонными ночами с неутомимой Софи, прерываясь только на завтрак, обед и ужин. К ужину, с работы, приходил Алексей Семёнович и делился со мной последними новостями парижской жизни, после чего мы наскоро обменивались мнениями «обо всём этом», и я вновь ложился спать.

Нужную мне информацию Савельев принёс лишь утром десятого дня: в семь часов он вышел из дома, а в девять – уже открывал входную дверь и громко призывал меня выйти в зал.

Поняв, в чём дело, я моментально проснулся и, наскоро умывшись, уже через десять минут сидел одетым перед Алексеем Семёновичем.

Савельев торжественно сделал паузу и громко объявил:

– «Флобер» – это Софи Моррель.

– Это точно? – обескуражено спросил я.

– Абсолютно! Кроме того, она ещё является тайным агентом французской военной контрразведки, и есть, правда, пока неподтверждённые данные о том, что Моррель ведёт двойную игру. По крайней мере, наш источник в местной контрразведке утверждает, что около года назад её «ловили» на знакомстве с человеком, которого подозревали в связях с германской разведкой. Однако, этот человек, «не дождавшись» встречи с французскими контрразведчиками, неожиданно погиб, и доказать измену Моррель им, тогда, не удалось.

– А Жерар де Моне? – поникшим голосом спросил я.

– Жерар де Моне – не причём. Он ведёт в своей газете совсем другую рубрику. Да, и на фронте, до этого единственного раза, Жерар де Моне никогда не был. И вообще, к вам в полк он попал лишь потому, что в редакции газеты заболел их штатный «фронтовик», и его направили в вашу бригаду вместо него. Никакой статьи про «перестрелку русских» Жерар де Моне не писал.

Я горячо поблагодарил Алексея Семёновича за ценную информацию и стал немедленно собираться в обратный путь.

Прощание у нас вышло скорым, так как мы оба чувствовали, что эта наша встреча – далеко не последняя.

В самом конце «прощальной церемонии» я передал Савельеву список из четырёх фамилий адъютантов штабов обоих наших полков и штаба бригады и трёх фамилий офицеров отряда связи и военно-хозяйственной службы и попросил сделать по ним запрос в ведомство генерала Батюшина.

Меня интересовала любая значимая информация о них и их прошлом. Отдельной просьбой было выяснение вопроса: «Не пересекался ли, где-нибудь ранее, с этими офицерами ефрейтор Силантий Шлыков, тридцати лет от роду, один из водителей отряда связи и военно-хозяйственной службы?».

На этом мы расстались, и я отбыл из Парижа в свою бригаду.

Обратный путь был столь же утомительным и долгим, как и дорога сюда, но только мне, в этот раз, на редкость, везло с попутным транспортом, и, поэтому, уже вечером того же дня я, вновь, оказался в расположении нашей бригады.

Идти в свою комнату я не решился, не желая, раньше времени, встречаться с Софи, которая могла там оказаться, и заночевал у Рохлинского, благо автомобиль, подвозивший меня на последнем отрезке пути, проезжал недалеко от штаба нашего полка.

Рохлинский очень обрадовался, увидев меня на пороге своей «каморки» – небольшой комнатушки при штабе, больше похожей на тёплый чулан.

Он тут же уступил мне, как гостю, свою кровать, а сам соорудил себе ночлежное место из трёх ящиков из-под снарядов, используемых для хранения штабных бумаг, и двух старых шинелей, после чего налил мне и себе по целому стакану некрепкого местного вина и открыл две банки французских консервов, причём всё это прапорщик проделал, на удивление, молча и быстро.

Лишь, когда мы оба, чокнувшись, осушили свои стаканы и немного закусили, Рохлинский, наконец-то, спросил:

– Как съездили, господин штабс-капитан?

– Нормально, прапорщик. Можно даже сказать – удачно.

– Ну, и слава Богу!

– А здесь – что нового? Есть что-нибудь по Ростовцеву? – спросил я у него, памятуя о высказанной ему мной, ещё перед своим отъездом в Париж, просьбе выяснить причину шестичасового отсутствия подпоручика в вечер перестрелки двух русских рот.

– Есть, господин штабс-капитан… Есть! Дело в том, что у подпоручика Ростовцева в той деревушке, на окраине которой, тогда, размещался штаб 1-го полка, живёт «пассия» из местных – молодая французская вдова по имени Кэтти. И есть все основания предполагать, что он провёл те шесть часов именно у неё.

– Вы знаете ту деревушку?

– Да.

– А не могли бы Вы, прапорщик, завтра, съездить со мной на вашем штабном автомобиле в эту деревушку?

– Вообще-то, это достаточно проблематично, но Вам повезло, господин штабс-капитан. Сегодня вечером полковник Дьяконов, отпросившись у Лохвицкого, выехал на три дня в Париж. Так что, я сейчас относительно свободен в своих действиях.

– Замечательно, прапорщик. А насчёт эксплуатации одного из полковых автомобилей не волнуйтесь. Сошлитесь на меня и на исполнение мной специального поручения генерала Лохвицкого. Ну, а сейчас – давайте спать. Чувствую, что начинаются решающие дни в моём расследовании.

Едва договорив эту фразу и коснувшись головой подушки, я моментально заснул.

Пробуждение было лёгким и бодрым. Рохлинский обеспечил завтрак в «каморку», подготовил к поездке водителя и автомобиль, и уже через час после подъема мы ехали по направлению разыскиваемой нами деревушки.

Дорога оказалась недолгой, так как наше нынешнее место «отдыха» располагалось не очень далеко от линии фронта (иногда, даже была слышна артиллерийская канонада), и вполне сносной для езды.

Въехав в деревню, я у первого же встреченного нами местного жителя узнал, где живёт молодая вдова Кэтти, но, тем не менее, остановить автомобиль приказал, заранее: за три дома до нужного нам.

Пройдя немного пешком, я и Рохлинский тихо остановились у жилого помещения, расположенного по соседству с домом Кэтти.

Зайдя туда, мы встретили пожилую француженку – хозяйку этого небольшого строения.

Она оказалась очень разговорчивой и при правильно поставленных мной вопросах, прикрытых вполне правдоподобной «легендой», довольно быстро выложила нам всё, что знала, а,