Чёртов угол - Алексей Александрович Олейников

– Горгыч? – напряжённым голосом спросил Вадик. – Точно он?

– Ну да, – пожал плечами Антон. – А что?

– Он помер вчера.

– Да ладно… – Антон остолбенел.

– Мы Никиту довели до дома, ну, после того как он навернулся и все тут вместе видели глюки…

Он покосился на Варю и поправился:

– Временные миражи, ага. Он домой пришёл и деда нашёл. Скорая вчера его поздно вечером увезла в Дебряново.

– Так это Горгыч от шаров до дома дошёл и там, получается, умер? – растерялся Антон. – Вот дела.

– От шаров до деревни километров семь, – сказал Вадик. – Если на велике, мог доехать. Пока мы тут ловили галюны.

– Шесть девятьсот, – сообщила Варя, глядя на смартфон. – Если я точку правильно выставила.

– Чего-то не получается. Я Ульяну подхватил где-то в два на шарах. Тут мы с вами в полтретьего пересеклись. Ну а потом разошлись. Я её забросил в Мороки и дома был…

Лицо у Антона стало задумчивым.

– В шесть с копейками. Да ну, бред какой. Отсюда до Мороков на квадрике пилить максимум полчаса, от Мороков до городка – ещё столько же. Я в четыре должен был приехать.

– Если мы в три разошлись, то до деревни идти медленным шагом час, ну полтора. – Варя копалась в трекинге. – Ну да, вот у меня трек стоит, отсюда до Гуляй-Горы…

Она подняла на них круглые глаза.

– Три часа. Это как?

Вадик шевелил губами. Лицо его было сосредоточенным.

– Мы с Никитой из дома утром свалили. Чай попили дома у меня и к нему не заходили потом, – сказал он. – Нашёл он его часов в шесть. Я помню, баба Таня пришла как раз после того, как он от неё позвонил в скорую, сказала, что Гогрыч того.

Он посмотрел на них испуганно.

– И фельдшер сказал Никите, что время смерти: часов десять-одиннадцать утра.

– То есть получается, что, когда я Горгыча встретил на шарах, он уже был четыре часа мёртвый? – Антон глубоко вздохнул. – Вы серьёзно?

– И ещё у всех куда-то пропало два часа времени, – сказала Варя. – Никто не знает куда? Есть идеи?

С идеями было туго.

История пятая

Тёмная ночь в парке Асмолова

1. Святой человек и грешный медок

Никита проснулся и продолжил лежать, изучая потолок. Вчера, после того как его прекратили засыпать деньгами, он дошёл до бабы Тани и сделал два звонка. Звонок первый – в похоронное агентство «Тризна плюс». Выяснил, как скоро они смогут всё оформить и организовать похороны. Да, всё как полагается. Да, деньги есть. Да, вообще есть, на всё, включая оркестр с ручной обезьянкой, которая жарит «Лед Зеппелин» на электрогитаре. Нет, обезьянки не надо, это он так сказал. Дед у него был человек простой, без закидонов, всё надо сделать как полагается. Гроб, могила, венок, памятник. Какую надпись? «Драйв фаст, дай янг»[5]. Нет, это он оговорился. «Дорогому дедушке Виктору Георгиевичу от внука Никиты». Мужик на том конце так воодушевился, что дальше называл Горгыча дорогим дедушкой и разговаривал с Никитой ласковее их учительницы Хомячихи в первом классе на первом уроке. Он даже хотел каталог прислать, узнал, что телефона нет, обещал заскочить, показать образцы продукции лично: фото венков, альбом древесных спилов, коллекцию образцов камней для памятников. Обещали управиться дня за три. С моргом они договорятся. Поминальный обед организуют в кафе «Лютик и плотва» в совхозе. Автобус закажут для доставки. Поразительно, что деньги с людьми делают.

Второй звонок был участковому, и Никита приготовился было к тяжёлому разговору: официально он хотел попросить отсрочку от детдома, пока деда не похоронит. Конечно, никакой детский дом в планы Никиты не входил, он собирался сбежать из деревни и области сразу же после всей церемонии. Деньги в сумку, сесть на скутер, и пусть Сергеич с Людмилой бумажки заполняют до конца года – куда подевался их подопечный Никита Узов. А у него будет гитара, бабки и скутер. Поедет Никита на юг. На юге хорошо, на юге абрикосы в рот падают. Никита любил абрикосы.

Скутер без дела пылился в гараже. Его, как теперь понимал Никита, подарил деду какой-то благодарный клиент за оказанные колдовские услуги. Ох, дед, и развернул ты мошенничество в районных масштабах!

Но, к удивлению Никиты, Сергей Сергеич охотно согласился. Да, поживи пока, почему бы и нет. Свидетельство о рождении-то нашёл? Он на днях заедет, оригинал заберёт. Никита покивал, посшибал ногой одуванчики. Точно, заезжайте, дорогой страж правопорядка, жду не дождусь.

И вот теперь Никита лежал и думал, как всё удивительно складывается. Когда он в тёмной комнате стоял над Горгычем и понимал, что дед не дышит, ему казалось, что под ногами пол проломился и он падает, падает и не может ни за что зацепиться.

То, за что он держался, исчезло. Дедушка был всегда. Он гремел во дворе ведром, стучал молотком, подбивая старый сапог, точил косу, сидя на стуле под сиренью – расставив ноги и напрягая жилистую шею. Он возился с мини-трактором, гонял Никиту в магазин за колбасой, уходил и возвращался, но всегда был. На него можно было злиться, с ним можно было спорить или вдрызг разругаться и спокойно заснуть. Потому что утром он снова был. А теперь исчез. И от осознания этого кружилась голова – как от чувства, когда стоишь на краю пропасти и заглядываешь вниз. Ещё немного. Ещё. И она утянет тебя. И страшно, и невозможно не смотреть. Теперь у него только дедовы деньги. Можно ли жить, опираясь на деньги? А у него есть варианты? У других и того нет.

Никита откинул одеяло, рывком встал и стряхнул мусор на пол. Дом, конечно, совсем старенький, из всех щелей сыплется.

Пошлёпал по холодным доскам в сени, шумел, умывался водой так долго, что в пристройке включилась насосная станция, загудела, добирая давление. Парень дотянулся до электрического чайника и щёлкнул выключателем. Выдавил пасту, пошёл по дому, елозя во рту щёткой. Он заглянул на крыльцо и так и замер. Там стоял стакан молока, а рядом хлеб с колбасой. Свежий хлеб. Парное молоко. Колбаса, судя по температуре, из холодильника.

Этого уже было достаточно, чтобы выбить его из колеи. Но ещё на столе лежали десять беленьких сушек. Тех самых, которые гонялись за ним два дня и которые он вчера спалил в печке. Теперь они лежали, мягко светясь своими хлебобулочными боками и образуя стрелку, указывающую куда-то в сторону покосившегося