Чёртов угол - Алексей Александрович Олейников

– это теплицы, которые сами регулируют уровень влажности, включают полив, проветриваются и так далее. Там везде датчики и автоматика. Вот папа такие теплицы проектирует и программирует.

– И как твои фонарики нам помогут?

– Ну, мы же можем попробовать? – сказала Варя. – Смотри.

Девочка открыла карту на телефоне.

– Вот тут лес. Вокруг бывшего имения Асмоловского. Видишь, здесь река делает почти полную петлю. Неофит там канал прокопал и мост перекинул, так что получается, что имение и парк на большом острове. Вот план парка, видишь, он квадратный. А сама усадьба как бы с краю. Почему не в центре парка?

– Понятия не имею.

Варя постучала по смартфону.

– Вот она, тайна, лежащая в основе ясного плана: линии и завитки, завитки и линии. Замок не в лесах, замок там, в парке! Внутри квадрата, вписанного в круг. Понимаешь?

– Нет, – честно сказал Вадик. – Тебя этот толстяк покусал? Если замок там, то его должны были давно найти. А его нет. Почему?

– Вот это и надо выяснить. В общем, я примерно понимаю, где искать, нам в центр парка, – сказала Варя. – Но идти надо вечером.

– И?

– Мне страшно одной, – призналась девочка.

– Ага, – сказал Вадик. – А так нам вдвоём будет страшно.

– Ты пойдёшь иди нет? – вспыхнула Смирнова.

Мальчик вздохнул.

– Пойду. Во сколько?

Варя сунула нос в смартфон.

– Заход солнца в семь.

– А тебя-то отпустят?

– Совру что-нибудь, – отмахнулась Варя. – Смотри, короче, вот на великах через овраг, и там, за полем, начинается лес. Переходим реку вот здесь… тут трек проложен, пишут, что можно пройти по плотине старой мельницы. В бывшем имении санаторий для астматиков. Только в само имение нам не надо, там ничего нет, всё сожгли в революцию, а потом в войну. Нам в парк. Часа за два должны справиться.

– В темень? – уточнил Вадик.

– Ну да.

Мальчик вздохнул.

– Три мороженых.

– Два, – твёрдо сказала Варя.

– И газировку.

Варя скрепя сердце согласилась на грабительские условия и живописала мучения, которые он примет от демонов ожирения, диабета и кариеса.

– О себе подумай. – Довольный Вадик уставился в окно. Никакого трепета перед визитом в какой-то парк он не испытывал, он и не в такие места ночами забирался, одни шары чего стоят. Вот там и правда было страшно, а тут – по лесу пробежаться, фонариками посветить. Никиту бы с собой взять.

Его будто укололо. Надо к нему зайти: как он там, один в доме?

Вадик чувствовал, что это неправильно. Когда в прошлом году у него умерла бабушка, Никита никуда не пропадал, он приходил, и они играли, как обычно. Но все хлопоты на себя тогда приняли родители, и тяжесть утраты словно распределилась между всей семьёй: мамой, папой, Олесей, Ваней, дядей Гришей и остальными родственниками. А на Никиту смерть навалилась в одиночку, и столкновение с ней Вадика пугало.

Антон Федотов, юноша четырнадцати с половиной лет, больше всего любил квадроциклы. Это начиналось постепенно: сначала велосипеды, потом мопед, который папа подарил в двенадцать, и вот квадроцикл. Антон назвал его Ромчик. Он был такой жёлтый с чёрным, нахальный и резкий. Чистый Ромчик.

Всё прошлое лето он подрабатывал, а этой весной, на день рождения в апреле, отец добавил денег, и они его купили. Как подсохло, Антон каждые выходные катался с пацанами из городка. А летом так и каждый день, как к отцу приехал.

Родители разошлись, когда ему три было. Папа в военном городке, Запад-семь он назывался, остался, а мама вместе с ним маленьким к своей маме, бабушке, в Златогорск уехала. Это сейчас Антон понимает, что недалеко – от Златогорска до городка километров тридцать, пятьдесят минут на автобусе. А тогда казалось – вечность. Другой край земли.

На лето мама его в городок сплавляла, и он тут с отцом отрывался. Пацаны опять же тут, девчонки в посёлке. Он любил лето. Но в этом году всё было иначе.

Уля Хвостова никак не выходила у него из головы. Серьёзно, Антон не мог перестать о ней думать, его как магнитом тянуло в СНТ «Мороки». Были у него девочки – и в городке, и в школе, – влюбляться он начал во втором классе и к седьмому уж раз сто это проделывал и точно мог сказать, как это обычно происходит. Шёл, шёл и влюбился, как-то так. Он был как порох, ему одной искры хватало. Но сейчас всё происходило странно. Как будто не с ним, словно он смотрит со стороны, как человек сползает в пропасть, как пальцы его скользят по верёвке, всё ниже и ниже, и никто не может помочь. И он тоже не может, а только смотрит в своё напряжённое лицо. А под ногами – бездна, и она ждёт, тянет.

Сначала было всё как обычно. Там, в лесу, Антон просто обратил на Улю внимание – ничего так девочка. И когда подвёз домой в первый раз, тоже было всё как обычно. А вот после второго раза, когда она не вышла гулять, его и накрыло.

И сейчас он приехал заранее, ещё одиннадцати не было, а он уже оставил квадрик у ворот, немного поругался со сторожем Равилем о правилах парковки квадроциклов и шёл к её участку. Скрёб ключами по рабице, стучал по бетонным столбам, и внутри у него искрилось от уверенности, что он делает всё правильно.

Ульяна встретила его у поворота. Девочка шла с двумя пакетами мусора в том же джинсовом комбинезоне и джинсовой панаме. Розовые кроссы и круглые синие солнечные очки завершали образ.

– Привет, – сказал Антон. Улыбка лезла на лицо сама по себе, как нахальный домашний кот на живот хозяина, в полной уверенности, что там его законное место.

– Привет, – тихо сказала Ульяна, качнув пакетами.

– Что, ругается бабушка? – спросил Антон. Дескать, я понял, почему ты навстречу с мусором вышла.

Ульяна кивнула. Сегодня она была особенно бледна и особенно грустен был её взгляд.

– Ты как? Болеешь?

Девочка пожала плечами.

– Температура вчера была. Сегодня нет.

– Слушай, у тебя не ковид? Может, ты заразная?

Уля посмотрела на него серыми глазами.

– Нет, не ковид. Сегодня уже лучше.

Чёрт, да что ж такое – грусть-тоска и мировая печаль. Мальчик вздохнул. Это её так бабка накрутила, что ли? Ладно! Он решил, что не будет забивать себе голову – они просто гуляют и катаются. И вообще всё хорошо и долго будет хорошо. До конца лета точно.

Они дошли до мусорки. Один пакет Ульяна выбросила, второй покачала в руке и поставила у железного заборчика, каким был огорожен