Дочь Двух Матерей - Anita Oni

открыли чудесные свойства сакшоевого дерева, научились добывать его смолу, перерабатывать её в эластичное, огнеупорное, но при этом удивительно тонкое и снабжённое тысячами микроскопических пор полотно и соединять его с хлопчатобумажной тканью, получая в итоге материю, структурой, гибкостью и прочностью так явственно напоминающую кожу, едва ли история знала лучшего сакшоиста, чем этот сапожник. Он был воистину мастером своего дела и создавал обувные произведения искусства, повторяющие каждый изгиб ступни и сидящие на ногах, как влитые. Когда ему удалось, наконец, дозваться своей дочери, они деловито принялись за работу. Сняли мерки и приступили к изготовлению выкройки. Но почтенного киана в этот момент деликатно попросили удалиться, чтобы не выдавать секреты мастерства.

— Как пожелаете, — сказал он, хотя был более чем уверен, что в любом случае ничего бы в этом деле не понял. И шепнул на ухо Матье:

— До вечера.

Не успел он добраться до южных кварталов, чтобы вновь навестить своих друзей, как на углу овощной лавки, не дойдя пару шагов до пивной, угодил в могучие лапы Налу.

— Хорош друг! — проворчал тот, согнув его пополам и стукнув кулаком по макушке. — Обещал, что заплатит за всех, хорохорился, а сам первый смылся и даже денег не оставил. Мы теперь, с твоей лёгкой руки, разорены!

— Как, впрочем, и всегда, — весело добавил Агрис, который только что вышел из лавки, хрустя спелым огурцом и протягивая второй другу. — На, кусни огурчика. Тебе, Рэдди, не припас, не знал, что ты появишься. А славно мы вчера кутнули! Не зря ведь говорил, что впору промотать наши звонкие монеты — и, гляди, так оно и вышло.

— Сказал бы я, благодаря кому так вышло, — пробасил Налу. Рэдмунд, уличив момент, вырвался из его лап и взял у друга огурец, который до сих пор не вызвал у Налу никакого интереса. Откусил, ухмыльнулся.

— Простите, ребята, не до того было. Тут такое дело подвернулось… Короче, сколько я вам должен?

— Да не бери ты в голову, — ответил Агрис, но Налу его перебил:

— Тридцать семь золотых и четыре медяка. Можешь округлить до сорока, я не обижусь.

— Держи пятьдесят, — ответил ему Рэдмунд, протягивая кошель. — Как раз ношу по столько в одном кошельке. Можешь не пересчитывать.

— Могу, но ещё как пересчитаю, — степенно ответил Налу. — Деньги любят счёт. Поднимемся.

Друзья обогнули трехэтажный дом и по скрипучим дощатым ступеням вскарабкались до самой мансарды. Наклонив голову, переступили порог, причём Налу пришлось чуть ли не согнуться вдвое и втиснуться в узкую дверь на четвереньках, как медведю в берлогу. Рэдмунд вполголоса выругался.

— Не мог подобрать себе квартиру попросторнее? — спросил он.

— Какие все стали умные… А кто мне её оплатит? Может быть, ты? Да я здесь, в сущности, редко бываю, всё больше у своей, в Гончарном. Но у неё муж нынче дома. Что за народ пошёл! В Пэрферитунусе ярмарка в самом разгаре, а этот дома сидит, как сыч. Говорит, чего я туда сунусь со своими горшками и сырцом? У них свои мастера керамисты, почище наших. Да хоть с горшками, хоть без горшков, но совесть-то надо иметь! Не мог уехать хоть на пару дней!

Друзья так и фыркнули: кто бы говорил о совести.

— Да что там… — плюнул Налу и высыпал на стол монеты.

— А вот этот звук я люблю, — признался он. — Звенят, как струны моего сердца. Карлики почтенные. Карл Шестнадцатый, Карл Семнадцатый. Ух ты! Даже Четырнадцатый! Старинная, — заметил он, оглядывая лица императоров Алазара, отчеканенные на золоте.

Насчитав ровно пятьдесят штук и любовно оглядев каждую монетку, он сложил их в кошелёк и туго завязал его.

— Разбогател на тринадцать золотых, — с удовольствием подвёл итог Налу, — за вычетом четырёх медяков, правда. Может, добавите, а? Для ровного счёту.

— Ты уж не мелочись, — попросил его Рэдмунд, — скажи лучше, найдётся у тебя чего поесть?

— Ты что же, объедать меня вздумал? — спросил Налу, насупившись. — Завели моду ходить в гости на пустой желудок.

Тем не менее он распахнул дверцы буфета и достал оттуда копчёной лососины с картофелем и укропом.

— Налетайте, орлы. Оставьте меня без обеда. Нарочно вчера попросил завернуть в ресторане, но так и знал, так и знал, что долго на ней не протяну. Но ничего, вот уберётся этот сыч, пойду в Гончарный. А какие она варит густые супы, закачаешься!

— Отношения, базирующиеся на чистой и безусловной любви, — подмигнул Агрис, принявшись за лососину. — А расскажи-ка нам, Рэдди, куда это тебя вчера как ветром сдуло?

Тот чуть не поперхнулся картофелиной.

— Может, сами догадаетесь, а? — спросил он.

— Да мы-то, собственно говоря, догадались. Чай, не совсем бестолковые. Просто любопытно же, чем дело кончилось.

— Чем надо, — объявил он с довольной ухмылкой, — сапоги заказал.

— Во сколько обошлись? — поинтересовался практичный Налу.

— Для меня недорого, — подмигнул Рэдмунд.

— По твоим намёкам я делаю вывод, что кому-то вчера повезло, — заметил Агрис и вздохнул: — Если бы только мою любовную проблему можно было решить так же просто.

Рэдмунд приятельски хлопнул его по плечу. Сегодня он был в прекрасном настроении.

— Так за чем дело стало, орёл! Говори, кто она, и мы что-нибудь придумаем.

Агрис посмотрел на него с явным недоверием.

— Я лично в этом сомневаюсь. Но, если так хочешь знать, то я скажу, что просто без ума от Феруиз Фэй.

Рэдмунд, отложив вилку, встал из-за стола, подошёл к нему вплотную и посмотрел ему в лицо очень внимательно. Очень-очень внимательно.

— Скажи, любезный Агрис, — начал он деликатно, — тебе нравится мой нос?

Друг смерил его непонимающим взглядом.

— И всё-таки? Нравится? Я могу подарить тебе точно такой же, если ты хоть пальцем притронешься к моей сестре.

Агрис пожал плечами и неловко рассмеялся.

— Я же говорил, что никто мне не сможет помочь. Расслабься, защитник, я не собираюсь проявлять неуважение по отношению к ней.

— Феруиз потрясающая, — добавил Налу. — У тебя нет никаких шансов, приятель.

— Я знаю. Хотя с вашей помощью я мог бы чего-нибудь добиться. Подумай, Рэдмунд, ведь лучше я, чем какой-нибудь проходимец?

— Не лучше, — серьёзно ответил Рэдмунд, хлопнув его по плечу. — Увы, старина, ты такой же проходимец, как и все остальные.

Завершали трапезу приятели молча. Рэдмунд, несмотря на душевный подъём, призадумался. Он знал, что коли Агрис завёл об этом разговор, он не оставит попыток преуспеть в задуманном. Такая у него была манера вести дела: во всём соглашаться с собеседниками, но при этом непреклонно гнуть свою линию. Впрочем, сейчас его это мало волновало.

— Я вот о чём хотел с вами поговорить, — начал он, когда от завтрака остались лишь рыбьи