9 дней в «Раю», или Тайна императорской броши - Рафаэль Тимошев

class="p1">Листок подробно рассказал обо всем, что произошло в банке, — о состоявшемся разговоре с управляющим директором, о бульдоголицем шпике, Лотте Баккер, с которой познакомился на праздновании «Сильвестра» и благодаря которой удалось утолить интерес наружки. Завершил вопросом, который за последние часы успел задать самому себе сотни раз:

— Что думаешь обо всем этом? Для чего надо было тащиться в банк и так рисковать делом?

Росляков, помолчав, вместо ответа спросил:

— Значит, банкир посоветовал «уполномочившему» вас лицу дать недвусмысленное разъяснение — какому из представленных банку предложений следует придерживаться? Так?

— Так…

— Получается, кто-то до вас приходил в банк… Либо с предложением, слишком отличающимся от вашего, но от того же самого лица, о чем, возможно, свидетельствовали подписи на обеих записках… Либо предложения были от разных лиц, но настолько схожи, что законно вызвали сомнение в подлинности одного из них. Оттого и было вам дипломатично предложено согласовать предложения с неизвестными субъектами предлагаемой сделки…

Росляков внимательно посмотрел на ротмистра.

— В любом случае, Алексей Николаевич, кое-что отсюда вытекает… Во-первых, ясно, что в Цюрихе есть некто еще, кому было поручено сделать финансовое предложение банку. Но если этого «некто» посылало то же лицо, что и вас, — то есть русская разведка, — то этот посланник, скорее всего, исчез по неизвестным нам причинам. Иначе трудно понять, зачем с измененными предложениями было посылать не его, заметьте, а вас. А объяснить это можно только одним…

— Необходимо было проверить, была ли вообще встреча этого посланника с банком, — предположил Листок.

— Возможно… Хотя… — Росляков почесал затылок. — Это вовсе не значит, что наши секретные службы хотели проверить того, кого послали до вас. Возможно, даже наоборот — кого не посылали, но хотели бы выяснить, состоялась ли у этого «чужого» встреча с банком…

Теперь Алексей походил на человека, рассуждающего вслух.

— А значит — и это во-вторых, — им было известно и о загадочном предшественнике, и о сути его предложений цюрихскому банку. Факт!

— А не связано ли это все с нашим делом? — задумчиво спросил Листок.

Они посмотрели друг на друга.

— Так или иначе, Алексей Николаевич, сегодня же выезжаю в Аннемас… — медленно произнес Росляков. — Передам информацию о результатах вашего посещения банка, заодно что-то и выясню… Кстати, запрошу сведения и о вашей случайной знакомой — фрау Баккер.

— При чем здесь Лотта? — встрепенулся Листок. — Это же никаким боком! Нет, братская душа, ты уж ее не впутывай!

Росляков с удивлением посмотрел на ротмистра:

— Я все понимаю, но в нашем деле, Алексей Николаевич, ничего просто так не происходит… Уже то, что она оказалась в банке в одно время с вами, вызывает подозрение. И в ресторан заманила не для того ли, чтобы поближе узнать вас?

Последняя фраза несколько кольнула ротмистра: в сегодняшней встрече с вдовой ему и самому показались подозрительными некоторые ее вопросы, но то, что они были заданы преднамеренно, — в это его сердце отказывалось верить. Слишком наивной и открытой казалась она ему. Видимо, оттого отреагировал несколько возбужденно.

— Брось, Алешка! В банке любой за деньгами приходит, тем более иностранец, а в ресторан не она меня утащила, а я ее, чтобы филеров запутать! И вообще — это не она со мной познакомилась, а я пригласил ее!

Росляков с каким-то сожалением взглянул на Листка и глубоко вздохнул:

— Ну, скажем, с филерами вы поторопились, командир. Если она из этой же братии, то другим идти за вами не было смысла — вы же были у нее на глазах. А насчет того что это вы пригласили ее на танец, то, простите, отчего-то вы ее выбрали! Чем-то она сумела вас заинтересовать. А что, если намеренно?

— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул Листок. — Не знал, что ты стал такой занудой! Делай что знаешь, только — «Взвейтесь, соколы, орлами!» — ты не прав! Вот увидишь, чертов психолог, — ни при чем она!

Росляков улыбнулся:

— Не кипятись, Алексей Николаевич, так нужно. Лучше перебдеть, чем оказаться в дураках, — в нашем деле это дорого стоит. И если французы наведут о твоей фрау справки, то с нее не убудет…

Он помолчал.

— И вот что еще… Коль за вами уже приставлены «хвосты», то завтра — то бишь четвертого января — из гостиницы никуда! И даже с вдовушкой контактов никаких! Сами понимаете, пятого числа дела будут серьезные — встреча посланников. И либо вы что-либо выясните, либо, простите, вынуждены будете ни с чем исчезнуть… До вечера же пятого ничего не предпринимайте. Утром, послезавтра, я вернусь, и портье даст знать, кто заехал в гостиницу. Я же найду способ сообщить вам. За кем-то — прежде всего за гессенцем — надо будет установить наблюдение. Если он выведет на русского — приказано брать подлеца любым способом и, кем бы он ни оказался, везти в Париж. Понятно ли, Алексей Николаевич? — вновь помолчав, спросил Росляков.

— Понятно-то понятно, — проворчал Листок. — Только все «если» да «если» — если заедут, если встретятся, если в гостинице… Туман!

— Другого варианта, к сожалению, нет.

— Это я понимаю…

— Часы у Мюллера взяли?

Листок отрешенно кивнул.

— Сюда больше не ходите. — Росляков поднялся. — Только в крайнем случае… Удачи, Алексей Николаевич!

— Что ж, удача не помешает… — буркнул Листок, вставая.

12

Накануне.

17 октября 1915 года. Могилев.

Неожиданное назначение

Из дневника Николая II за 1915 год:

"17 — го октября. Суббота.

Встал довольно поздно. Читал бумаги до 11 час. и тогда пошел к докладу с Алексеем. По ходатайству ген. — ад. Иванова пожаловал Алексею Георгиевскую медаль 4 — й степ. в память посещения армий Юго-Западного фронта вблизи боевых позиций. Приятно было видеть его радость. После завтрака принял одного из англ. офицеров с Алексеем и затем ген. фон Роппа. Отправились около 3 ч. по Гомельскому шоссе до второй станции и там погуляли на солнце по местам, напоминающим шхеры. В 6 1/ 4 поехали ко всенощной. После обеда долго принимал Поливанова. В 10 1/ 2 поехали с Аликс и дочерьми в поезде. Выпив чаю вернулся с Воейк(овым) и Сабл(иным) (деж.) в 11 1/ 2".

Проснулся Алексей Николаевич в прекрасном настроении. Было восемь утра. Каким бы ни был человек, он, в сущности, тщеславен, а все, что произошло вчера, не