Могущество Ничто - Александра Давид-Неэль

— Что ты делаешь, приятель?

— О! Я… я… — начал, запинаясь, Мунпа.

Его собеседник не стал настаивать.

— Откуда ты прибыл? — осведомился он.

— Из Цинхая, — ответил Мунпа.

— Стало быть, ты тибетец? Что же ты делаешь в Дуньхуане? Ты живешь в здешних краях?

— Я лишь пришел сюда как паломник.

— Ты же не пришел прямо из Цинхая, чтобы поклониться Тысяче будд? Ты был где-то поблизости по торговому делу?

— Я не торговец, — возразил Мунпа. — Я — лама.

Подобно иностранцам, он употребил слово «лама» в широком смысле.

— О! Лама… вот как! — произнес китаец, проявляя некоторое подобие интереса. — Где же ты остановился? Рассчитываешь долго пробыть в Дуньхуане?

— Я не знаю, насколько здесь задержусь, — ответил Мунпа, у которого, в сущности, не было никаких планов. — Я поселился у сторожа храмов.

— Если угодно, ты мог бы пожить у меня в течение всего срока, который захочешь посвятить своим благочестивым занятиям. Я тоже поклоняюсь Фо.

Помолчав немного, китаец прибавил:

— Тебе будет у меня удобно, и ты не ничего не потратишь. Будешь моим гостем. Мой дом там, в тополиной роще, отсюда видна его крыша. Ты согласен? Меня зовут Ванг. Если начнешь плутать по дороге к моему дому, спроси ее у первого встречного; меня здесь все знают.

Мунпа колебался. Молодой человек не сомневался, что ему будет вольготнее у китайца, явно богатого человека, нежели в закутке амбара, где он ночевал у храмового сторожа. Он также был уверен, что у богача его будут хорошо кормить, а его съестные припасы были уже на исходе. Дрокпа еще раз посмотрел на человека, сделавшего столь великодушное предложение, и решил, что тот выглядит достаточно реально, чтобы ему можно было верить.

Он поблагодарил китайца и согласился, заявив, что принимает приглашение г-на Ванга и не заставит себя долго ждать.

Господин Ванг не хвастался, говоря, что его все знают. Господин Ванг был важной персоной на китайском северо-западе. Он родился в богатой семье, его предки были крупными землевладельцами или высокопоставленными чиновниками, в высшей степени почтенными людьми, согласно конфуцианской сословной иерархии.

Ванг Ю Шу с самого детства явно тяготел к изучению словесности и философии. Подобная склонность не могла не понравиться родителям-китайцам, и, поскольку их обеспеченному чаду не надо было готовиться к тому, чтобы зарабатывать себе на жизнь, они предоставили ему полную свободу выбора, дабы он мог следовать призванию ученого.

В течение ряда лет прилежный Ванг изучил всю классическую конфуцианскую литературу, проштудировал исторические и философские труды великих даосских мыслителей, после чего его привлекло буддистское учение в толковании отцов школы чань, школы медитации.

Занятия медитацией выработали у Ванга неизменно спокойный и бесстрастный характер. Борьба за установление справедливого правления казалась ему бесполезной. Разве существуют хорошие и дурные правители? — размышлял он по примеру даосов, видящих мудрость в «у-вэй». Все сущее движимо неотъемлемыми от своей природы свойствами, думал китаец. Мир и принадлежащие к нему люди также руководствуются собственными законами, и тот, кто надеется управлять их развитием и действиями, заблуждается, не понимая, что он тоже вовлечен в неизбежную игру элементов, из которых состоит наш мир, являясь одной из его составных частей. Мудрецу же это известно, и потому «двигаясь, он остается неподвижным; предпринимая что-либо, он бездействует».

Господину Вангу нравилось вспоминать наставления отцов даосизма, а также патриархов секты чань, выраженные в загадочных для непосвященного словах:

«Я иду по мосту, переброшенному через бурный поток, и, о чудо! не вода течет под мостом, а мост движется над водой.

Облако пыли поднимается от океана, и рокот воли раздается на суше».

Китайцу были известны все высказывания, призванные сформировать у человека восприятие, отличное от того поверхностного, к которому сводятся знания большинства людей, иными словами, научить его различать черное в белом и белое в черном или, как говорят Учителя секты чань, «узреть Полярную звезду в южном полушарии».

В этой школе прививаются сомнения относительно ценности знаний, которые мы получаем с помощью наших органов чувств. Здесь люди узнают, что понятия и верования, в корне отличные от тех, которые они считает истинными, столь же подлинны, а обратное тому, что им представляется достоверным, тоже правильно.

Это школа мирного доброжелательного скептицизма. Господни Ванг оказался хорошим учеником. Господин Ванг был мудрецом. Мудрецом по китайским меркам, то есть в высшей степени мудрым человеком.

Ванг старался ничем не выделяться. Будучи богачом от рождения, он доверил управление своим состоянием одному из родственников, который был, по его мнению, достаточно порядочным, чтобы присваивать лишь разумную долю его прибыли. Подобная честность удовлетворяла г-на Ванга, не помышлявшего о том, чтобы требовать от других исключительных достоинств. Ванг деликатно распоряжался своими значительными доходами; сам он жил просто, но не осуждал тех, кто любит роскошь. Он щедро одарял тех, кто обращался к нему за помощью, и даже тех, о чьей нужде узнавал сам. Китаец вел добропорядочный образ жизни, был чужд позерства и, главное, не клеймил распутников. Он женился на девушке из хорошей семьи, которая родила ему двух сыновей. У него также была сожительница: ее отец, бедный крестьянин, собирался выдать дочь замуж или продать, когда ее увидел Ванг. Доброхот подумал, что взять бедняжку в свой дом — благое дело, в полной мере соответствующее принципам китайского философа… и потом, девушка была хороша собой.

Господин Ванг неожиданно проявил интерес к Мунпа не потому, что этот обитатель высокогорных пастбищ, скитавшийся вдали от дома, с изрядно помраченным сознанием, о чем свидетельствовала странная пантомима на берегу реки, вызвал у него сочувствие. Китайцу была чужда сентиментальная жалость. Он творил добрые дела с неизменным невозмутимым спокойствием.

Ванг никогда никуда не ездил, но любил беседовать с чужестранцами, слушать их рассказы о правах соотечественников, описания местных пейзажей, селений, видов культуры, а также узнавать массу других подробностей. От этого тибетца, обитателя страны пастухов, вдобавок ламы, можно было почерпнуть интересные сведения. Этим объяснялось его предложение, адресованное дрокпа.

Жилище Ванга было обустроено на китайский манер, то бишь состояло из нескольких небольших особняков, разделенных дворами; вся усадьба была окружена садами, огороженными высокой стеной.

Мунпа не поселили с прислугой, а отвели ему отдельную комнату во дворе, где жили управляющий и счетовод. Дрокпа был польщен таким соседством. Что касается управляющего и счетовода, дабы не оскорблять их чувства собственного достоинства, Мунпа представили как ламу из Цинхая. Молодой человек в старой перепачканной одежде был неказист на вид. Тем не менее для ламы это было приемлемо.

В одном из изысканно отделанных и роскошно обставленных особнячков, окруженном отдельным