Морской царь - Евгений Иванович Таганов

играли в затрикий, когда Афобий сообщил, что пришли кятские музыканты. Всего музыкантов было двое: один на барабане со звенящими колокольчиками, второй на продолговатой дудочке. Третьей в шатёр вошла закутанная в цветную материю женщина. Получив от Дарника утвердительный знак, музыканты стали играть, а женщина, сбросив покрывало и оставшись в широких юбках и короткой накидке, принялась танцевать. Свободного пространства в шатре было совсем немного, но это вовсе не мешало танцовщице стоя на одном месте выделывать захватывающие изгибы и кружения. Нижняя часть её лица была закрыта полупрозрачной розовой кисеёй, только подчёркивающей выразительность её глубоких чёрных глаз. Однако самым завлекательным было даже не это, а полоска голого тела на животе, от которой вообще нельзя было отвести взгляда. Сладкая ритмичная музыка наполнила всё вокруг, Дарник заметил, как сам стал чуть покачиваться ей в такт. Глянул на Ислаха и Корнея, те хоть и не покачивались, но тоже обжигающе смотрели на танцовщицу. Её глаза то опускались, то поднимались, при этом были направлены исключительно на князя, словно ему одному предназначался её танец.

— Её зовут Меванча, — сказал на ухо Дарнику Ерухим, приведший музыкантов.

Князь удивлённо на него глянул — зачем ему знать имя какой-то танцовщицы. Та продолжала танцевать другой танец, ещё более томный и тягучий. Предательское возбуждение охватило Дарника, три недели мужского воздержания брали своё. А танцовщица опустила уже полумаску со своего лица, явив полные красиво изогнутые губы и нежный овал лица.

Он не заметил, что остался в шатре совсем один, куда-то ушёл Ислах, исчезли Корней и толмач, оба музыканта отчего-то оказались со своими инструментами снаружи шатра, и лишь одна Меванча продолжала свои сладострастные движения. Меня соблазняют, вдруг понял Дарник и попытался взять себя в руки. Такой уж была его натура: чем настойчивее ему что-то внушали, тем категоричней он это от себя отталкивал. И тут музыка прекратилась и танец остановился.

Меванча стояла перед ним неподвижно, чуть потупив глаза. Дарник не столько смотрел на неё, сколько проворачивал в уме всё, что сейчас происходило: и уход гостей, и невысказанная никем цель, и ожидание его княжеского действия. Убьют Меванчу из-за его страсти, или не убьют было уже совсем неважно. Ну что ж, если его хотят направить по определённой колее, то он по ней и направится, но горе хитрецам!

Продолжая сидеть на лавочке за столом, он просто похлопал ладонью по сиденью рядом с собой. Меванча, хоть и не смотрела, но всё увидела, и, подбежав, остановилась, почти касаясь его своей грудью. Он провёл ладонью по её голому животу. Шумный поощрительный вздох был ему ответом, и рука танцовщицы ласково скользнула по его затылку. Зимой на дальних кутигурских кочевьях, когда ему присылали на ночь какую-нибудь рабыню или вдовицу, он всегда требовал миску тёплой воды. Это был целый ритуал, когда он сначала смоченной в воде тряпицей проводил по телу своей наложницы, а потом передавал тряпицу ей, чтобы она чуть омыла и его. В темноте и холоде это действовало безотказно, снимало настороженность, заменяя её почти семейной простотой.

Сейчас он тоже отцепил матерчатую полумаску Меванчи, обмакнул её в кубке Корнея, где ещё оставалась вода и провёл ею по потной шеи танцовщицы, на что она чуть хихикнула от приятной щекотки. Раздвигая накидку, он обнажил её грудь, обмыл и её. Скользнул и к животу. Потом хотел передать ритуала омовения в её руки, но не выдержал, боясь, что собственное естество разорвётся от возбуждения и дальше проявил уже вполне пятнадцатилетнее нетерпение: на ложе и побыстрей.

Была глубокая ночь, когда весь его пыл немного угомонился, и можно было подумать, что дальше: оставлять её у себя в шатре или возвращать в кятский лагерь. Позвал Афобия. Тот, как всегда, прикорнул у входа в шатёр. Ромей сообщил, что все гости ушли, остался лишь один музыкант дожидаться Меванчу.

Рыбья Кровь чуть подумал.

— Пускай вернут второго музыканта, они вместе с Меванчой поедут с моим войском. На отдельной повозке.

Остаток ночи прошёл чуть менее бурно, чем её начало. Иногда Дарник на короткое время засыпал, но стоило рядом чуть пошевелиться обнажённому женскому телу, как страсть снова в нём просыпалась. При этом он умудрился не заметить поднявшийся под утро большой шум с криками и собачьим лаем.

— Я уже заказал для тебя пояс верности, будем надевать на тебя каждую вторую ночь, — сказал Корней, встретив вышедшего из шатра князя, когда уже весь фоссат превратился в походные колонны. Дарник лишь рассмеялся в ответ. Воевода-помощник рассказал, что ночью в фоссат проникли трое арабских лазутчиков и попытались выкрасть Кадира. Их обнаружили раньше, чем они добрались до своего принца. Один из лазутчиков в короткой стычке был убит, двое схвачены.

Сообщение порадовало — ожидаемый большой налёт арабов обернулся мелкой стычкой. Пока разбирали и складывали шатёр к князю привели участников ночных событий. Шестеро хазар, скрутивших лазутчиков, светились молодцеватостью. Двое арабов были сильно побиты и выглядели подавленными.

— Как вы их обнаружили? — спросил князь у хазарского десятского.

— По запаху, — сказал тот. — Едят всякие пряности, у нас так никто не пахнет.

Окружающие весело рассмеялись. Всем шестерым Дарник вручил медные фалеры.

— А с этими двумя как? — указал на пленников Радим.

— А никак. Отправь к остальным пленникам.

— Может всё-таки повесить их в острастку другим? — усомнился главный хорунжий.

— Зачем? Они делали своё воинское дело. За удаль мы не казним.

Днём, когда их стан догнала арабская тысяча, и у княжеского шатра появился Ислах, Дарник встретил его, как ни в чём не бывало. Корней передал свите визиря двуколку с трупом третьего лазутчика — и всё. Ислах, разумеется, всё это увидел, но ничего не сказал.

Разговаривали они с князем о чём угодно, только не о ночном происшествии. Лишь под конец, когда настало время уезжать, визирь не выдержал и спросил:

— А что ты собираешься сделать с ещё двумя моими воинами?

— Ничего, вернём тебе их в Эмбе, как и остальных.

Визирь смотрел недоверчиво, пытаясь разгадать непривычное поведение «хазарского наместника», которым он по-прежнему считал Дарника. Князь каких-либо предупреждений относительно будущей кары за ночные происки не делал, но как-то было понятно, что следующая группа лазутчиков понесёт совсем иную кару, поэтому больше до конца их совместного пути подобных случаев не было.

Двухнедельное путешествие быстро приобрело свой собственный порядок. Никто никому особо старался не досаждать. Спокойствие, сдержанность и добродушие дарпольцев приносили свои плоды. Сумели договориться и о