Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

— Пригласим, коли надо…

— И вместе с ним составить список лиц, которые могли иметь доступ к Бутылкину, а также к сведениям о его вызове на допрос. Это для начала.

— Разумно!

Не откладывая, Говоров попросил секретаря соединить по телефону с начальником тюрьмы Пивоваровым. После короткого разговора положил трубку.

— Борис Афанасьевич приедет через час, — сообщил, разглаживая усы. — А пока суд да дело, займёмся вашим хромоногим.

— Нашим, Аркадий Семёнович, нашим, — поправил я, не удержавшись.

— Экий вы, батенька, въедливый…

— И Зароковым тоже, — добавил Морохин.

Евгений Зароков

Внимательно слушая Лидера и привычно восхищаясь его чеканным лицом, гривой чёрных с проседью волос и пронзительными карими глазами, я неожиданно подумал: что привело меня пять лет назад в организацию? Почему я, солидный учёный, профессор истории решил ступить на зыбкую тропу тайной борьбы и конспиративной работы, ведущую в опасные, а порой и кровавые политические дебри?

По сути, ответ прост и кроется в одном-единственном слове: неудовлетворённость.

Вот ведь, казалось бы, — чего не хватает? Есть всё. Я обеспечен, здоров, обласкан женским вниманием, занят интересной работой. Что не так? Но как учёный я давно достиг своего потолка. Да и потолок этот не из высоких. Оригинальных мыслей не выдвинул, собственных теорий не создал. Копаюсь в мелочах истории и развиваю чужие идеи — вот и всё.

Карьера? Себя не обманешь: место профессора университетской кафедры истории — это моя вершина. Ну, с долей фантазии могу представить, что на склоне жизни назначат заведующим кафедрой… А вот стать, например, ректором университета я не смогу ни за какие коврижки. Не хватит для этого ни научного веса, ни административных связей.

И выходит, что во всех отношениях достиг я своего предела. Остаётся доживать в тепле и сытости, разменивая остаток лет и всё ещё недюжинные силы на женщин, вино и поездки в Ниццу или на Кавказ. Ну, может, ещё жениться от скуки…

Знакомство с Лидером открыло мне совершенно другие горизонты. Не просто новые — грандиозные.

Организация ставила цель сменить общественный строй в России, и в этом я с ней был полностью согласен. Поросшая мхом столетий монархия своё отжила. Грядёт время республики, руководить которой будут умные и энергичные люди.

— Когда мы победим, вы станете министром просвещения, — сказал как-то Лидер вполне серьёзно. — Если, конечно, такая перспектива вас устраивает.

С этими словами он вопросительно посмотрел на меня.

— Вполне, — ответил я внешне спокойно, однако про себя пережил целую бурю чувств. Меня поймёт любой, кого хоть раз в жизни поманил призрак огромного дела. Разумеется, я понимал, что пока это лишь слова, но всё же, всё же… Ведь сказано в Библии — в начале было слово.

И я пошёл за Лидером. Вступил в организацию, активно работал в ней и с годами продвинулся из рядовых членов в узкий круг тех, кто принимает решения.

Университетскую службу я вполне успешно совмещал с конспиративной деятельностью, которая год от года становилась для меня всё важнее. Двойная жизнь отнюдь не тяготила. Напротив, я ею наслаждался, я со скрытым превосходством смотрел на коллег и студентов, не подозревавших, что респектабельный профессор втайне вершит судьбы России. Не один, разумеется, но тем не менее…

Организация росла и год от года усиливалась. Наши люди действовали в городах и сёлах, на заводах и фабриках, в школах и университетах, в армии и полиции. Были и просто агенты, работавшие в интересах организации. Мы наносили удары, от которых монархия трещала по швам. О наших делах говорила вся Россия, полиция в охоте за нами сбилась с ног. Многих своих товарищей мы теряли — пусть! На их место вставали другие.

Однако разгром революции[10] и репрессии власти отразились на организации самым болезненным образом. Она продолжала действовать, однако в новых, неизмеримо более жёстких условиях. Почти все руководители были вынуждены эмигрировать — кто в Швейцарию, кто во Францию. Лидер обосновался в Англии, но время от времени, соблюдая все конспиративные меры, приезжал в Петербург, чтобы получить отчёт о текущих делах, а также поставить очередные задачи. Его встречей и обеспечением безопасности неизменно занимался я.

Сегодня под видом холостяцкой вечеринки я собрал у себя на квартире полтора десятка членов организации, главным образом руководителей низовых ячеек. Переговорив с каждым из них в моём кабинете, Лидер уединился со мной.

Начали, как водится, с дел финансовых. Я представил доклад о тратах за прошедшее полугодие (содержание типографий, жалованье агентам и боевикам и прочее). Утвердив доклад, Лидер передал очередную сумму в виде чека на предъявителя. Такие чеки я традиционно отдавал в петербургский филиал английского банка «Юнайтед Бритиш бэнк» и взамен без лишних вопросов получал наличные. Схема была отработанная.

Затем перешли к делу Себрякова. Сегодня мне было чем похвалиться. Я сообщил Лидеру, что состоялась ликвидация предателя Бутылкина. Всё прошло эффектно и чётко (как, впрочем, и всегда, если за дело брался Демон).

Безусловно, врач был полезен. Организация вообще была сильна своими агентами. Когда после стычки Демона с городовым мы кинулись наводить справки в городских больницах, не поступал ли полицейский с характерной травмой шеи, именно Бутылкин сообщил, что такой пациент у него есть. Ну, а дальше ясно… Мог быть полезен и дальше. Но как только стало известно, что он развязал язык, участь его определилась.

— Взорвали болезного, значит? Это хорошо, — сказал Лидер одобрительно. (Ещё бы! Индивидуальный террор — его конёк.) — Это, безусловно, успех. А от своих показаний перед смертью, говорите, он отрёкся?

И задымил сигарой. Вот что Англия с человеком делает. В России он курил папиросы.

— Совершенно так, Виктор Михайлович, отрёкся. Через нашего человека в тюрьме передали ему записку…

— Хорошо, хорошо. Оперативные детали меня не интересуют… В данном случае сработали отлично, концы обрубили, молодцы. Однако это успех промежуточный. Главный вопрос всё ещё не решён, хотя времени уже прошло немало. — Отложив сигару, он вдруг улыбнулся и спросил дружелюбно: — Где бумаги?

Прозвучало почти ласково, и это было хуже всего. Ласковый тон в сочетании с улыбкой безошибочно указывали, что Лидер в бешенстве. Бешенство же его было чревато принятием жёстких, а то и жестоких решений в части товарищей по организации.

— Наши друзья очень обеспокоены, — безжалостно продолжал Лидер. — Они задают вопросы, на которые у меня нет ответов. У вас, как я понимаю, их тоже нет.

Я вынужденно согласился, что место