730 дней - ИЛЁС АЗИЗОВ

–Мы же не можем смотреть на это, как на зрелище, пока его смерть не наступит, мы что-то должны сделать.

Понамарев оставался между двух огней, от собственного безвыходности его нервные струны были натянуты до предела:

–Если умрет, одним узбеком меньше,– он пробормотал, матерясь.

Он рассчитывал, вероятно, что его слова до нас не дойдут, по крайней мере, он так думал. Однако игривый ветер довел до наших ушей именно то, что он сказал.

–Что он сказал?

Рука Мажидова невольно потянулась до курка автомата.

–Соберись, Мажидов, – сказав это, я сильно схватил его за руку, – он говорит правду, это не в его силах, успокойся!

–Если хотите ему помочь, ладно, разрешаю вам. Поднимите его и спускайтесь вниз, я передам нашу просьбу, чуток ближе сюда подъедут на БМП и подождут, -наконец высказался Понамарев.

Легко сказать: поднимать раненого и спускаться вниз с вершины горы. Когда мы поднимались вверх, пройдя расстояние в восемь верст, было сухо. А сейчас – по колени снега! Постоянный ветер трепал снег во все стороны, разнося его туда и сюда. Спускаться с вершины горы было труднее, чем подниматься. Здоровый человек сможет идти как бы на было ему трудно. Но выдержит ли дорогу тяжело раненный?!

Тем не менее, делать нечего, другого выхода не было, отсутствовала возможность выбирать.

Собравшиеся добровольцы из двенадцати человек, во главе с командиром взвода Аслана, уложив раненого в плащ-палатку, отправились в путь. Даже если не было видно луны, ее сияние, пробираясь сквозь снежные тучи, пробегающие над нами, освещало окрестность. Из-за густого снега поверхность на вид была гладкой и ветер наполнил впадины снегом, а это еще больше усложняло наше движение.

Мы понесли раненого, взяв плащ -палатку с двух сторон по три человека. Кто-то по пояс, кто во весь рост попадал во впадину, остальные старались уберечь раненого от тряски. Не пройдя двухсот шагов, раненный устал. Он начал умолять Мажидова:

–Друзья, остановитесь на мгновение, дайте чуток отдохнуть!

Отдохнув минуту, две мы снова отправились в путь. Однако не успели мы пройти тридцати шагов, он опять начал умолять нас, чтобы дали ему отдохнуть. Тем не менее, если идти навстречу его желаниям, мы не смогли бы доставить раненого вовремя. Не вытерпев мольбы Аслана, Мажидов, вынося его упреки, скрывая слезы, отводил от него глаза и прикидывался будто не слышит. Тогда Аслан начал умолять меня:

–Азизов, душа моя, Азизов, прошу, положите на мгновение, дайте отдохнуть.

То ли он не знал моё имя, или же в этот момент не вспомнил его, по крайней мере, произнося мою фамилию, он нещадно просил. После этого еще два-три раза остановились и предоставили ему возможность перевести дух. Когда наш путь совсем не продвинулся, я тоже начал прикидываться, что не слышу его.

–Терпи друг мой, терпи, совсем немножко осталось, до свадьбы заживет, еще как поправишься. Прошу, говори тихо, вокруг полно врагов, – больше я ничего не мог сказать!

К рассвету мы дошли до места, где нас ждали подъехавшие в сопровождении четырех БМП санитары. К тому времени Аслан не мог много говорить, иногда был слышен лишь его стон. Вручили мы его в руки санитаров, сами поднялись на БМП, схватившись за железные ручки и присели там. Я включил рацию и услышал разговор санитара со своими начальниками о том, что «Ноль двадцать первый превратился в двухсотый»… Я почувствовал, что сам превращаюсь в кусок льда. Эти слова на языке связистов означали, что «раненный умер».

«Неужели?», только что разговаривал, не может быть! Что, мы его спустили вниз с такими муками, и чтобы он умер когда дошли до цели? Нет, а может санитар говорил о других вещах, я просто неправильно все понял? Находясь в раздумьях, пройдя около часа, мы подошли в расположение части.

Когда Аслана, уложенного вместе с плащ-палаткой на носилки, занесли в освещенный внутри шатёр, мы с надеждой долго стояли возле двери.

Вышедший изнутри парень-санитар известил нас, что Аслан умер, труп перевели в следующий шатёр, и если мы хотим (!), то можем увидеть его. Из-за сильных холодов, а также от происходящего мы до такой степени получили стресс и остолбенели, что даже глаза наши не прослезились.

–Что я теперь скажу его родителям, как им в глаза буду смотреть, что отвечу; нам они наказали, чтобы мы присмотрели друг за другом, что я теперь скажу?,– говорившего плача из внутренней горечи Мажидова я повел в сторону шатра, где лежал труп.

–Пошли, попрощаемся с ним.

Вошли. Там в один ряд лежали трупы восьмерых солдат. Напротив нас восемь трупов, восемь юношей, не достигших еще двадцати лет, восемь сыновей восьмерых отцов, которые вырастили их с надеждой, на то, что «Он станет моей опорой в старости лет», восемь милых душ восьмерых матерей, которые с благими намерениями ждали их: «Вот вернется с армии поженю», восемь парней, которые тревожили в снах не восемь, а даже многих девушек ангелочек, теперь лежали трупы восьмерых солдат.

–Присаживайся, будем читать молитву из Корана.

Прочитали молитву из Корана сколько знали, попрощались с ним… Вышли из шатра, визави встретились с командиром взвода, который нас искал.

–Мажидов, я знаю, что ты являешься близким другом покойного, если есть желание, ты можешь отвезти его домой, -сказал он.

Теперь Мажидов громко завопив заплакал:

–Нет, я не смогу отвезти, не смогу отвезти, что я скажу, как я к ним войду в дом, сказав: «Вот привез я вашего сына, мёртвого, нет-нет, я не смогу поехать!

–Ладно, Мажидов, остепенись, это война, а война без жертв не бывает, произнеся эти слова он хотел его как-то утешить.

–Да ну, вашу войну, и всех вас…

На матершину Мажидова никому не было дела, никто не обиделся на него. Эта матерщина была адресована не здешним, а лишь тем, кто эту чужую страну видел только на экранах телевизора, в далеке, за тысячу вёрст, живущим отдельным лицам в сердце так называемой империи под названием СССР.

Остались вспоротые тела вместо них,

В цинковые гробы мы положили пески.

Не зная кто победитель, а кто побежденный,

Погрузили их в самолеты, сопровождая, остались мы.

Матушка, молитесь за меня, ибо Ваши молитвы-

Щит мне, непритязательность моя; а Всевышний-сбережет!

Примирение

Долгов разрешил дать отдых на одну ночь солдатам, которым приказал расположиться вблизи одного двора, не огражденного стеной, находившегося на открытом холме.

Уткир, хорошо знающий характеры своих подопечных, отобрал троих солдат и отправил на родник за водой. Родник был недалеко, внизу, в лесистой местности. Отправить-то их