Террор. Демоны Французской революции - Мариса Линтон

круга, а к другим якобинцам. Значительная часть народных представителей, гибнущих в II году, состояла в тот или иной момент в Якобинском клубе. Большинство других депутатов не волнуются, стоя в стороне от страшных столкновений внутри этого политического движения. Как показывает историк Элисон Патрик, даже в худшие часы террора депутаты крайне редко расплачиваются за свою политическую независимость[442].

Кстати, коррупция – явление с богатым прошлым. Очень многие административные и военные посты, дающие власть вести военные действия и заправлять делами страны, предоставляют массу возможностей для бессовестных персонажей, готовых нажиться на государственных средствах. Годами якобинцы боролись с другими революционными вождями, не отвечавшими их моральным требованиям. Больше всего они настаивали на политической прозрачности. Как же поступают они сами, дорвавшись до власти? Робеспьер категорически настаивает на добродетельном поведении чиновничества[443]. Многие якобинцы, гордясь своей безупречностью на высоких постах, проявляют особенную осторожность при обращении с попадающими к ним в руки государственными средствами. Но немало и таких, кто, более-менее сознательно пользуясь открывшимися возможностями, накапливает состояние и власть. Некоторые не чураются настоящей кражи, и все наводит на мысль о процветании коррупции в некоторых областях. Якобинский клуб реагирует на это «очистительными голосованиями», намереваясь проверить таким образом политическую и финансовую безупречность своих членов и изгнать тех, кому не удается убедить ревизоров в своей честности.

В те времена царила непоколебимая уверенность, что финансовая коррупция тесно связана с политической и что чиновники (а также депутаты), оказывающиеся продажными и берущие взятки, в конце концов могут продаться агентам иностранных держав. Эта уверенность лежит в основе теории «заграничного заговора», метаконспирации, в которой будто бы замешаны как другие страны, так и изменники из рядов самих якобинцев. Существование этого заговора ничем не доказано, хотя выяснилось, что кое-кто брал деньги, передававшиеся иностранцами[444]. Тезис о «заграничном заговоре» используется для устранения еще двух групп революционеров: эбертистов (они же кордельеры) и дантонистов (они же «снисходительные»).

Эти фракции противятся – по разным причинам – засилью комитетов. Группа Эбера распоряжается в Коммуне и в Клубе кордельеров; она считается крайне радикальной группировкой революционеров, призывающей к искоренению христианства и к усилению террора против «аристократов»[445]. Эбертисты тоже имеют личные счеты со своими соперниками-якобинцами[446]. Трудно понять, в какой степени они образуют сплоченную фракцию. То же самое, причем с еще большим основанием, относится к фракции, объединившейся вокруг Дантона. Как и история жирондистов и эбертистов, история этой группы, включая имена ее участников, является плодом ретроспективной реконструкции, произведенной теми, кто ее разрушил.

Сама природа движения «дантонистов» впоследствии была расширена и превращена в настоящий миф, а процесс Дантона и его сообвиняемых остается одним из самых символических моментов Революции. За прошедшие с тех пор 225 лет «дело Дантона» не перестало великолепно иллюстрировать для многих исследователей черную сущность Террора. Им многократно пользовались драматурги и романисты, его сравнивают с фальшивыми процессами, которыми запятнали себя диктатуры XX века. Но, невзирая на этот бесконечно возобновляемый интерес, происхождение этих фиктивных процессов остается предметом споров. Наиболее распространенная версия опирается на представление, что Дантон и Робеспьер являлись полностью противоположными полюсами, обреченными на конфликт. Но реальность гораздо сложнее: Робеспьер долгое время защищал Дантона, во всяком случае публично, а когда в конце концов занял враждебную ему позицию, то это во многом была отчаянная (и обреченная на неудачу) попытка сберечь революционное единство в момент прохождения страны сквозь небывалый кризис[447].

«Дантонисты» как сплоченная группа – это главным образом Дантон, Демулен и многие их друзья. Говорят, они развернули кампанию за прекращение Террора с целью учреждения «Комитета милосердия», призванного изучить случаи ареста по закону о подозрительных лицах; их намерением было выпустить значительное большинство задержанных и ослабить власть Комитета общественного спасения. Дантон, считающийся у них главным, остается несколько в стороне на протяжении месяцев их активности. Самым заметным рупором дантонистов служит газета Демулена Le Vieux Cordelier, нападающая зимой 1792 года то на Эбера (который контратакует в ответ), то на Комитет общественного спасения.

Трудно уверенно утверждать, в чем именно состояли намерения Дантона. Слухи о его коррумпированности ходили годами, и им есть убедительные подтверждения[448]. До декабря 1793 года Робеспьер продолжает защищать Дантона от этих обвинений[449]. Два первых номера Le Vieux Cordelier он читает и разрешает к публикации, даже поддерживает недолгое время идею учреждения секретного комитета по изучению дела лионских бунтовщиков, который определил бы, не было ли в нем допущено несправедливости. Но по этому вопросу Робеспьер уже через несколько дней сдает назад, под влиянием, несомненно, Бийо-Варенна и других членов комитетов[450]. Затем он встает на сторону обеих групп, изображая из себя (ничуть не кривя душой) добродетельного человека, чья единственная забота – поддержание единства, которое он считает необходимым для выживания Революции.

Как кажется, какое-то время Робеспьер не спешит нападать на дантонистов частично из-за своей дружбы, пусть неблизкой, с Дантоном, и более тесной – с Демуленом[451]. Иронично, что Бийо-Варенн подтверждает эти колебания Робеспьера, обвиняя его 9 термидора и утверждая, что когда он донес на Дантона в Комитете общественного спасения, Робеспьер сначала подпрыгнул от ярости и заявил, что понимает намерения Бийо-Варенна: «Вы хотите схватить лучших патриотов?»[452] Но, согласившись на уничтожение обеих фракций, Робеспьер уже не сдерживается. Это решение (об уничтожении фракций) представляется результатом переговоров, знаком того, что комитеты, Общественного спасения и Общей безопасности, не подвержены влиянию ни одной фракции. Два комитета действуют совместно, чтобы арестовать, осудить и казнить эбертистов, а заодно с ними и разномастных «подозрительных», в том числе депутата Конвента Клоотса. Эбертистов арестовывают ночью с 23 на 24 вантоза II года (13–14 марта 1794 года) и устраивают процесс, на котором они совершенно не могут защищаться; на процессе показания против них дают бывшие друзья и соратники по Клубу кордельеров, в том числе Дантон. 4 жерминаля (24 марта), после объявления виновными в «заграничном заговоре», их казнят.

Спустя считанные дни хватают и дантонистов. Их судьбу решают еще быстрее, чем судьбу жирондистов. Боясь за собственную безопасность из-за прецедента, которым стала расправа с жирондистами, люди, приказывающие арестовать Дантона, Демулена и еще двух депутатов, заранее решили, что те должны умереть. Члены Комитета трудятся дружно, только двое из них отказываются подписать постановление об аресте[453]. В качестве дополнительной предосторожности нарушается право Конвента самому распоряжаться об аресте своих членов: дантонистов берут под арест, не предупредив Собрание, ночью 30 марта. Когда Робеспьер позволит себе заявить, что закон требует изобличить дантонистов перед арестом, Вадье, член Комитета