Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

И, здесь, нельзя обойти молчанием настоящий подвиг подпрапорщика Дьяконова, однофамильца нашего бывшего командира полка полковника Дьяконова.

Получив пулевые ранения в грудь и левую руку, он понял, что не может быть вынесен с поля боя при прорыве из окружения, и, собрав вокруг себя группу таких же тяжелораненых легионеров, организованным огнём прикрыл отступление нашего батальона.

Дальнейшая судьба подпрапорщика и оставшихся с ним солдат – неизвестна. Судя по всему, те из них, кто не погиб в своём последнем бою, были расстреляны немцами после него.

Тяжёлые испытания выпали и на долю пулемётчиков штабс-капитана Разумовского.

Их постоянно перебрасывали с одного места на другое: то придавали к «зуавам», то – к «марокканцам»… словом – в самое пекло боя – туда, где уже не было сил сдерживать натиск немцев.

И везде их появление придавало новую энергию обороняющимся, укрепляя их боевой дух и вселяя надежду на успех в этом сражении.

«Русские с нами!» – передавалось по цепи залёгших французских подразделений, и взоры издёрганных и уставших солдат всех частей Марокканской дивизии с надеждой устремлялись на наших пулемётчиков в защитных гимнастёрках, одним рывком, как игрушку, бравших тяжёлые пулемёты «Гочкиса» себе на плечо.

И наши «спецы по пулемётам» ни разу не подвели своих боевых товарищей: «зуавов» и «марокканцев»; недаром же, на спортивных состязаниях дивизии, они завоевали все первые призы.

Вот, и здесь, их меткие пулемётные очереди, буквально, косили атакующие ряды немецкой пехоты.

Однако, за своё умение метко стрелять, русские пулемётчики заплатили слишком дорого.

Их огневые точки беспощадно подавлялись вражеской артиллерией, и к концу боя от пулемётной роты Разумовского осталось не более одного взвода.

Нельзя, также, не отметить, как никогда ярко проявившуюся доблесть наших раненых офицеров, которые, чтобы не бросать своих солдат в такой исключительно сложной для них обстановке одних среди французов, оставались, несмотря на свои тяжёлые ранения, в боевом строю до самой последней возможности, и лишь, после второго, а то, и третьего ранения, уже в бессознательном состоянии, выносились с поля боя своими подчинёнными.

В частности, мой друг – штабс-капитан Разумовский – и вовсе, был вынесен своими солдатами лишь после его четвёртого ранения.

Потери Русского Легиона оказались огромны: погибших, раненых и пропавших без вести было двести девяносто человек, то есть более половины нашего личного состава.

В число легкораненых офицеров попали поручик Мореманов (пуля, навылет, пробила ему левое предплечье) и прапорщик Рохлинский (осколок срезал ему два пальца на кисти правой руки). Да, и у меня самого, если честно, ещё несколько дней после этого боя сильно болела голова: удар прикладом по каске явно не прошёл для меня даром.

Но, об отправке нас в госпиталь, конечно, не могло быть и речи. Туда были эвакуированы лишь все раненые солдаты и тяжелораненые офицеры, в том числе, и Разумовский.

Боевые потери нашего легиона, действительно, были очень велики, но ставки на исход этого сражения оказались ещё более высокими. Цена нашей пролитой крови – остановка немцев на подступах к Парижу и предотвращение падения французской столицы.

Благодаря выигранному нами времени, успели подойти свежие французские резервы, которые «наглухо» перекрыли дорогу германской армии. Далее вновь последовали затяжные оборонительные бои, продолжавшиеся весь июнь, после которых полностью обескровленную Марокканскую дивизию, наконец-то, вывели на долгожданный отдых в Компьенские леса.

Конечно, были и награды: Разумовский был награждён «Орденом Почётного Легиона», остальные офицеры, в том числе, и я – ещё одним «Военным Крестом» более высокой степени. Большое количество «Военных Крестов» низших степеней было, вновь, вручено и нашим рядовым легионерам.

Была и слава: французская пресса, восхищаясь нашим мужеством, особенно подчёркивала огромное число боевых наград, полученных русскими военными.

Тогда же все французские газеты впервые назвали Русский Легион «Легионом Чести». Название прижилось, и с тех пор вся Франция именовала нас не иначе, как «Русским Легионом Чести».

Пятнадцатого июля немцы предприняли новую попытку прорыва со стороны Реймса, но французская армия, которая, готовясь к своему наступлению, накапливала, в это время, силы в лесах Виллэр-Котэрэ, сумела дать им мощный отпор, в результате чего масштабная атака германской армии захлебнулась уже на второй день после своего начала.

А восемнадцатого июля, ровно в четыре часа утра, уже французская армия, в том числе и Марокканская дивизия с нашим Русским Легионом, вышла из леса и, оттеснив неприятеля, в десятидневных боях дошла до главной дороги Шато-Тьери.

В этих боях, впервые, вместе с нами принимали участие танки: маленькие «Рэно» и громадные «Шнейдеры», и, также впервые, наш легион, усиленный станковыми пулемётами, находился не в авангарде наступающих войск, а на одном из их «более спокойных» флангов, отчего потерял убитыми и ранеными всего лишь семнадцать человек.

Август одна тысяча девятьсот восемнадцатого года мы встретили на отдыхе в Рэтэй.

Русский Легион, в котором, к тому времени, оставалось в строю около ста легионеров, наконец-то, получил приличное пополнение и прошёл давно ожидаемое переформирование.

После получения достоверных сведений о расстреле немцами захваченных ими в плен наших солдат, как лиц, ведущих нелегальную войну с Германией, французское командование в категоричной форме издало приказ о переодевании нашего батальона в форму французских колониальных войск.

Однако, в качестве некого компромисса каждому из нас было разрешено носить на левом рукаве повязку, аналогичную трёхцветному флагу Российской Империи, на которой, правда, стоял специальный штемпель французского правительства, и стальную каску, на которой, вместо французского герба, были (на латинице) крупно выведены две чёрные буквы «LR», означающие первые буквы названия нашего подразделения «Русский Легион».

Те же буквы, вместо цифрового наименования полка, были вышиты и на петлицах нашей новой военной формы.

В качестве отдельного батальона наш Русский Легион вошёл во вновь сформированную 1-ю Отдельную бригаду Марокканской дивизии и покинул славный 8-й Зуавский полк, вместе с которым мы так много выстрадали за эти неполных восемь месяцев совместных боевых действий.

«Зуавы» прощались с нами по военному красиво: с оркестром, знамённой ротой и полным составом офицеров. Мало того: когда мы, также по военному обычаю, стали проходить мимо них своим последним церемониальным маршем, они, неожиданно для нас, преклонили перед нами боевое знамя 8-го Зуавского полка.

Было очень трогательно видеть, в этот момент, на лицах большинства «зуавов» глубокое и искреннее сожаление по поводу нашего расставания.

После того, как наш легион стал отдельным батальоном, то есть самостоятельной частью, французское военное руководство решило поручить командование нами французскому штаб-офицеру, воспитанному на доктрине французской военной школы и способному, в связи с этим, быстрее согласовывать действия Русского Легиона с общими задачами знаменитой ударной дивизии.

Нам оставалось