Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

class="p1">Впоследствии, наш отряд, доукомплектованный до полноценного батальона, периодически пополнялся новыми волонтёрами из числа молодых людей немногочисленной русской диаспоры во Франции и очнувшихся от дурмана революционной пропаганды солдат и офицеров, трудившихся в составе «рабочих рот» на строительстве военных укреплений в тылу французских войск.

Пятого января одна тысяча девятьсот восемнадцатого года мы, наконец-то, прибыли в прифронтовую зону и узнали, что наш первый батальон Русского Легиона прикомандирован к 4-му полку марокканских стрелков знаменитой Марокканской дивизии – лучшей ударной дивизии Вооружённых Сил Франции.

Данная дивизия, состоявшая из сводного полка Иностранного Легиона, 8-го Зуавского полка, 7-го Марокканского стрелкового полка, 4-го полка марокканских стрелков и 12-го батальона мальгашских стрелков, бросалась в атаки, исключительно, для прорыва укреплённых позиций противника или для ликвидации неприятельских прорывов.

Боевая слава этой единственной дивизии Франции, имевшей вместо порядкового номера собственное имя, стояла так высоко, что служить в ней считалось большой честью для любого солдата и офицера.

По прибытии в знаменитую дивизию, находившуюся, в то время, на отдыхе, нас неожиданно окружили, там, небывало уважительным отношением сами французские военные.

Командир 4-го полка полковник Обертин даже издал шестнадцатого января специальный приказ по своему полку, в котором были такие строчки: «… Эти русские сохраняют любовь к своей Родине и уверенность, что она воскреснет… Приказываю ввести особенно учтивый обмен честью с русскими военнослужащими… Теперь все солдаты должны первыми отдавать честь русским военным, у которых на погонах галуны и звёздочки… Офицеры должны первыми обмениваться честью с русскими офицерами…».

Такое уважение, отчасти, было вызвано ещё и тем, что наш Русский Легион принял решение воевать в русской военной форме и под русским знаменем уже не существующего государства – Российской Империи, что, автоматически, ставило всех нас вне законов войны.

Особенно ярко это выразилось после заключения Советской Россией в марте того же года Брест-Литовского мира с Германией, после которого, в случае попадания кого-нибудь из нас в германский плен, его, как «нелегально воюющего наёмника», ждал, там, неминуемый расстрел.

На следующий, после нашего прибытия, день начальником Марокканской дивизии генералом Доганом был проведён официальный смотр Русского Легиона.

Желая произвести на него хорошее впечатление, мы ещё с утра привели себя в надлежащий порядок и, поэтому, без особых волнений ждали наше новое начальство.

Как только прозвучала команда: «Строиться!», наш батальон в рекордно короткий срок выстроился длинными и ровными рядами на полковом плацу и приветствовал своего нового дивизионного командира громким уставным приветствием.

Молодцеватый вид русских добровольцев, большая часть которых имела на своей груди Георгиевские кресты за личную храбрость, произвёл на французского генерала надлежащее впечатление, отчего он, медленно обходя стройные ряды Русского Легиона, в обязательном порядке останавливался перед каждым его офицером и с чувством пожимал ему руку.

Дойдя, таким образом, до левого фланга выстроившегося русского батальона, генерал Доган, вдруг, замер в глубоком недоумении. Перед ним стояли: словно застывший на своём месте в строю «Мишка» и два его вытянувшихся в струнку вожатых Васька Пырков и Сёмка Сорокин.

«Мишка», не привыкший к расшитым золотом французским генеральским фуражкам, буквально, впился в обладателя таковой своими большими любопытными глазами.

Доган, в свою очередь, тоже, было, сначала уставился немигающим взглядом в медвежьи глаза, но потом, после секундного колебания, неожиданно для всех широко улыбнулся и приложил руку к своей фуражке.

Окружавшие его офицеры французского штаба тут же повторили жест своего начальника.

И в тот же момент «Мишка», издав похожий на одобрение звук (какой он, обычно, издавал, когда ему давали апельсин или небольшую бутылку коньяка, до которого он, кстати, был большим охотником), также сделал своей лапой движение, очень похожее на отдание чести.

Восхищение Догана не знало границ!

Так, наш «Мишка», в одночасье, стал знаменитостью всей Марокканской дивизии и особым приказом её начальника был поставлен на усиленное довольствие.

Настали дни нашего полного морального удовлетворения: возобновились учебные занятия, стали вновь проводиться совместные манёвры и продолжилось активное изучение французских методов ведения войны.

А, вскоре, в дивизии были назначены и специальные военные состязания между входящими в неё полками.

Начальник дивизии, понимая, что только сформированный Русский Легион ещё не имеет необходимой для данных состязаний сплочённости, передал полковнику Готуа, что наш батальон может не принимать участия в этих военных играх.

И тот, за завтраком в полевом офицерском собрании, невольно поделился с нами о данном распоряжении генерала Догана, заметив, при этом, вскользь, что всё же, наверное, было бы неплохо, если бы мы со своими подчинёнными смогли принять участие в этих состязаниях, но, конечно, так, чтобы не осрамиться перед французами.

Мы, в свою очередь, решили, на всякий случай, переговорить об этом со своими унтер-офицерами и рядовыми легионерами, которые, едва узнав, в чём дело, тут же обступили нас со всех сторон и стали «слёзно» просить:

– Соглашайтесь! Не бойтесь! Не подведём!

Поддавшись на их просьбы, мы решили рискнуть, и Готуа передал в дивизионный штаб официальную заявку на участие Русского Легиона в традиционных военных состязаниях этой знаменитой французской дивизии.

Начались усиленные тренировки: нужно было выбрать два десятка наиболее подготовленных русских легионеров против нескольких сотен лучших представителей остального (шестнадцатитысячного) воинства Марокканской дивизии.

Наконец, мы определились со списком своих сильнейших и стали «натаскивать» их по отдельной программе подготовки.

И, вот, настал долгожданный день военных игрищ.

Атмосфера на них была просто потрясающая. Состязания шли – одно за другим, и огромное количество зрителей, без устали, скандировало названия своих воинских частей. Победы же отдельных бойцов этих подразделений, и вовсе, вызывали неподдельный «дикий» восторг у их сослуживцев.

Порой казалось, что нам нечего делать на этом «празднике жизни». Но, вот, пришла победа в одном из состязаний, во втором…

И, как результат – к концу дня – из двенадцати разных видов военно-полевых соревнований восемь первых призов, один – второй и два – третьих достались… нашим солдатам и офицерам!

Особенно отличились наши пулемётчики (среди которых, по настоящему, блистал Родька Малиновский), всадив, на всех дистанциях, такое количество пуль в мишени, что все присутствовавшие, при этом, были глубоко потрясены их высоким мастерством.

Полный фурор русских в дивизии! Но, при этом, со стороны французов: ни зависти, ни обиды. Мы, там же, вместе с ними, с русским размахом, отпраздновали нашу военно-спортивную победу, после чего ещё теснее сдружились со своими будущими боевыми товарищами.

Во французской армии, в то время, существовало неписанное правило: чтобы сохранить поредевшие ряды кадрового руководящего состава, несколько офицеров и унтер-офицеров из каждого батальона, по очереди, не ходили в бой и оставались в резерве при штабе полка.

Узнав об этом, мы