Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

В эту минуту дверь в раздевалку стремительно распахнулась, и в неё, буквально, вбежали встревоженные доктор Клейменов и… Натали.

Ужас моего положения, при этом, заключался в том, что я был абсолютно гол, а до ближайшего больничного халата, висевшего на вешалке, было не менее пяти шагов.

– Что случилось? Нам крикнули, что русский офицер расшибся в душевой комнате, и мы – бегом сюда. Так, что с тобой, Николя? – залпом выпалил доктор.

– Да, ничего страшного, Александр Иванович. Просто ушиб плеча, – растерянно ответил я, старательно прикрывая обеими руками свою паховую область и стараясь не смотреть на зардевшуюся от смущения Натали.

– Нет, голубчик! На всякий случай, твоё плечо надо обязательно показать хирургу! Давай, хватайся руками за наши плечи, и – «прыг-скок» до хирургического кабинета! – требовательно произнёс Клейменов, присаживаясь возле меня с левого края.

При этих словах глаза у Натали округлились, и она, засмущавшись ещё больше и нерешительно присев возле меня с правого края, отвернула своё личико глубоко в сторону.

– Александр Иванович! Мне бы халат надеть сначала… Зачем смущать своим видом женский персонал в коридоре? – просительным тоном обратился я к доктору.

– Ах, вот, ты о чём… – наконец, уразумел Клейменов. – Так, здесь, женщин нет; есть медперсонал, всего лишь медперсонал…

Не успел я ему ничего на это ответить, как, вдруг, Натали, резво вскочив со своего места, схватила с вешалки мой больничный халат (при этом, вопрос о том, как она распознала его среди десятка похожих на него халатов моющихся сейчас в душевой французов, так и остался для меня загадкой) и быстро сунула его мне в руки, по прежнему устремив свой взгляд куда-то в сторону.

– Натали, душенька, да никто не украдёт у нас это голое сокровище; ни француженки-врачи, ни француженки-сестры милосердия… А, поскольку, я сам – мужского пола, то, значит, Николя – твой и только твой, – перешёл на шутливый тон доктор, верно оценив этот импульсивный поступок девушки.

– Александр Иванович, как Вам не стыдно! Я… я… просто помогла ему, – раскраснелась ещё больше Натали.

– Ну, ладно, деточка… ладно. Я пошутил, – поднял руки вверх Клейменов.

Он, уже без лишних слов, помог мне подняться и надеть халат. Всё это время Натали стояла к нам спиной и, прерывисто дыша, смущённо молчала.

Отведя меня к хирургу и убедившись, там, что со мной, действительно, ничего страшного не произошло, Клейменов с девушкой, всё ещё опасаясь за моё самочувствие, проводили меня до самой палаты и, осторожно усадив на лавочку возле её дверей, разошлись в разные стороны.

Я тут же прижался спиной к стене и, прикрыв глаза, стал подробно вспоминать все свои ощущения в те моменты, когда, обняв правой рукой девушку за плечо, передвигался с ней по коридору в компании милейшего доктора Клейменова.

– Вам, всё ещё, больно, Николя? – вдруг неожиданно раздался возле меня голос Натали.

Я, вздрогнув, резко открыл глаза и увидел, что девушка, вернувшись обратно, присела рядом со мной и доверчиво смотрит на меня своим тёплым глубоко проникающим внутрь взглядом.

– Да, нет… Не больно… – произнёс я в ответ и осторожно взял её за руку.

Натали отнеслась к этому, на удивление, спокойно и мягко, словно давно ждала от меня нечто подобного.

– Я очень испугалась за Вас, Николя, – тихо сказала она.

И тут меня «прорвало»: я сжал её в своих объятиях и принялся осыпать её лицо поцелуями до тех пор, пока мои губы не встретились с её, и только тут Натали впервые робко ответила мне своим нежным девичьим поцелуем и поглаживанием пальцами моих коротко стриженных висков.

Сколько это продолжалось по времени – я не знаю. В коридоре очень долго никого не было, и мы без опаски предавались нежным поцелуям.

При первой же паузе я признался Натали в любви и предложил ей выйти за меня замуж.

Девушка ответила мне взаимностью и без колебаний согласилась, признавшись, что тоже влюбилась в меня с самого первого взгляда.

Следующий месяц пролетел, как секунда. Я, практически, полностью восстановил двигательную функцию своей стопы правой ноги и уже уверенно ходил по коридорам госпиталя и госпитальному двору. А, вскоре, я уже стал потихоньку осмеливаться и на выход за его пределы.

Первым же моим длительным «путешествием в мир», после многомесячного нахождения в больничных палатах, стало посещение дома, в котором жила Натали вместе со своей матерью и сестрой, с официальным предложением руки и сердца своей избраннице.

Её мать дала согласие на наш брак, и в одно из воскресений ноября я обвенчался с Натали в местном православном храме в присутствии её родных (помимо матери и сестры на венчании присутствовал и муж её сестры – боевой французский офицер, получивший, ради этого события, краткосрочный отпуск с фронта) и моих друзей: Разумовского, Мореманова, Орнаутова и Рохлинского. К сожалению, по причине сильной занятости, на наше венчание не смог вырваться с дежурства Александр Иванович Клейменов, но он поздравил нас позднее.

Вполне ожидаемым оказался и тот факт, что моя невеста очень понравилась друзьям, в связи с чем они, наперебой, принялись хвалить меня за мой выбор.

Начальство госпиталя пошло мне навстречу и разрешило последние две недели перед моей выпиской провести вместе с Натали в доме её сестры и матери, где нам была выделена, на это время, отдельная комната.

Эти две недели стали самыми счастливыми в моей жизни: я и Натали почти не выходили из нашей комнаты, «купаясь» в своих чувствах друг к другу.

Но всему хорошему, как, впрочем, и всему плохому, рано или поздно, приходит конец. Закончились и эти две недели безмерного и безмятежного счастья. Я был официально выписан из госпиталя и должен был возвращаться в дивизию, которой, уже, фактически, не было.

К этому времени, а на дворе стоял уже декабрь одна тысяча девятьсот семнадцатого года, отношение к русским офицерам и солдатам во Франции изменилось кардинально, а если точнее, то ровно на сто восемьдесят градусов.

После произошедшего в России Октябрьского переворота и провозглашённого большевиками курса на выход России из войны с Германией, с отказом от всех российских обязательств перед союзниками в лице Франции и Англии, слово «Россия», у французов, стало символом измены.

Русских военных на улицах французских населённых пунктов, если они, там, появлялись, обзывали предателями и трусами, плевали им вслед и предлагали побыстрее возвращаться к себе на родину, чтобы, там, беспрепятственно целоваться и обниматься с немцами, ныне безнаказанно топчущими часть российской территории.

Что касается нас – русских